Погоня за ветром

Не хотелось «королю Галицкому» вмешиваться в распри своих родичей. Думалось: пусть там разбираются между собой брат и сын. Болела спина, желание было поскорей закончить этот ненужный совет и прилечь в опочивальне. Или, на худой конец, снять с себя опостылевшие тяжёлые одеяния и развалиться в одной рубахе в глубоком мягком кресле с книгой в руках. Надоели, ох, как надоели Льву мелкие дрязги родичей, жалобы крестьян, которые приходилось без конца разбирать, переговоры с татарским баскаком, вечно норовящим урвать больше, чем полагалось!

«Почему Мстислав прислал этого старца? — мучился Лев в догадках. — Правда, Павел умён и хитёр, как лисица. Но... ведь едва жив. Старше меня лет на десять. Или... Павел служил отцу. Напомнить хочет Мстислав, что одного мы отца дети? Брат не дурак. Сверстен умом. Зря ничего делать не станет. Давно бы вышиб Юрия из Берестья, если бы мог. Значит, не может? Выходит, что так. Тогда и не надо ему уступать».

Лев устало, из-под нахмуренных седых бровей смотрел на иссушённое годами и болезнями лицо Павла. Оно напоминало ему мощи святых угодников Киево-Печерской лавры.

Павел шумно выдохнул, провёл десницей со скрюченными хирагрой перстами по впалым ланитам, в умных чёрных глазах его зажёгся лукавый огонёк.

«А очи, как у молодого, блестят. Воистину, хитрец. Из старых отцовых бояр. Много чего повидал на своём веку. Нет, не так всё просто здесь. Но скорей бы уже сказывал, не мешкал. Спина разболелась, будто бьют по ней палками». — Лев сцепил зубы, сдерживая готовый вырваться из груди стон.

— Зря такое баишь, княже. Ты — старший, тебе Мстислава с Юрьем надоть судить и рядить. И приехал я к тебе как ко старшему в роду. Не попусти лиходейства, крамол, княже! Укороти сына свово!

Лев начинал гневаться.

— Что ты заладил, Павел Дионисьич! Не попусти, укороти! Сын мой — не малое чадо. Разберёт сам, как быть.

— Корысть, княже, губит душу человечью. Корысть сия, зрю, и тобою, и сыном твоим овладела.

— О своей душе сам я позабочусь! — отрезал Лев.

— Князь Мстислав велел тебе передать, — продолжал Павел. — Еже не уйдёт Юрий добром из Берестья. наведёт он на Галичину татар Ногаевых. С Ногаем соуз князь Мстислав заключил. Мыслю, тебе, княже пресветлый, не след бы с Ногаем прю иметь.

«Вот оно что!» — Лев едва не вскрикнул и, несмотря на боль, в ужасе вскочил со стольца. Страшная мысль о новом татарском нашествии пронзила его острой болью, пальцы рук предательски задрожали.

Бледнея, Лев с трудом подавил дрожь и промолвил:

— С Ногаем ратиться нам нельзя. Все погибнем тогда под кривыми саблями и стрелами татарскими. Мир Галицкой земле нужен.

В голосе его слышались испуг и неуверенность. Князь справился с волнением и обвёл взором притихших бояр.

«Они боятся не меньше моего», — эта мысль ободрила его и позволила даже улыбнуться одними уголками сухих губ.

Насторожённо озирался по сторонам Иоаким, всполошно крестился и шептал: «Господи, помилуй!» дьяк Калистрат, боязливо низил очи Варлаам Низинич. Андрей Путивлич сокрушённо качал седой головой, мелкая дрожь била боярина Филиппа.

Иные, помоложе, видно, не понимая всей опасности Ногаева нахождения, наоборот, глядели смело и открыто, готовые по княжому приказу скакать куда угодно и биться с кем угодно.

Но таких даже среди молодых было мало. Во многие души вселили татары страх, одно упоминание о возможном набеге вызывало в них жалкий заячий трепет.

Да, мир надо было творить.

— Семён! — окликнул Лев одного из молодых бояр. — Поезжай в Берестье, к моему сыну Юрию. Передай: я велю ему вернуть город князю Мстиславу. И пригрози: если не послушает Юрий, сам я пойду на него ратью. И литвинов, и ляхов приведу с собой. И о татарах тоже упомяни. Угрожает, мол, Ногай своих конников на нас напустить. Всё на этом.

Он с тягостным глубоким вздохом опустился обратно на столец. Потом вдруг, словно вспомнив что-то, встрепенулся, нашёл глазами Варлаама.

— Боярин Варлаам Низинич! — прозвучали властные слова. — Тебе поручаю я поехать к Ногаю. Доставишь ему мои дары, скажешь: покорен я его воле. Грамоту возьмёшь. И умоли, Христом-Богом, чтоб не насылал он на Червонную Русь свои орды!

Варлаам, поднявшись, поклонился князю в пояс.

«Вот так. Если справишь дело, как подобает, выдам я тебе тиуна Терентия головой. Если нет, учиню суд, буду разбираться, — решил Лев. — А стоит ли? — вдруг засомневался он. — Беглого тиуна притащил Маненвид, литвин, один раз уже предавший меня. В то время как Варлаам всегда оставался мне верен, даже в самый трудный час. Но за лихоимство надо карать, от кого бы оно ни исходило. Иначе растащат землю на куски набольшие мужи! Но может, Низинич и не воровал? Может, поклёп? Крестьяне в некоторых сёлах в самом деле недодали положенной дани, но Варлаам заступился за них, пообещал, что в следующее лето вернут они недоимки. Но брал ли он себе? Нет. как я решил, так и поступлю. Или — или!»

Лев отмёл прочь сомнения.

— Жду тебя, Низинич, с доброй вестью, — холодно промолвил он и закончил на том совет.

90.