Поговорим о графологии. Почерк – зеркало души

Известный криминолог, профессор судебной медицины С. Оттоленги в своем труде, посвященном почерку, писал: «Никто лучше нас, присутствовавших при первых графологических опытах, произведенных Чезаре Ломброзо над преступниками, нас, имевших возможность изучать изменение индивидуальных особенностей почерка в состояниях психологически-патологических, в состоянии гипноза, – никто больше нас не убежден в научном обосновании графологии».

Это можно было бы счесть за преувеличение, но вот тому пример. В Брюсселе в 1882 г. был убит адвокат Берней. Убийца как в воду канул. Удалось установить только то, что он пользовался вымышленной фамилией Воган, да найти клочок бумаги, исписанный его рукой. Полиция, исчерпав все средства, обратилась к графологу. Его заключение было таким: «Автор записки обладает горячим, пылким, сангвинистическо-желчным темпераментом. Возраст средний, обращение недружелюбное, имеет склонность к гневу, сплину, мизантропии. В состоянии гнева бледнеет, не любит споров, имеет больше надменности, чем самолюбия, любит порядок во всем. Лицо смуглого цвета, глаза, скорее всего, серые, нос с горбинкой, руки маленькие с тонкими пальцами, зубы хорошие, прищуривает глаза, произносит слова не совсем чисто, на правой руке средний палец развит больше других»… Вскоре убийцу поймали.

Трактаты по графологии выходят на Западе и по сей день, там у нее издавна много поклонников и сторонников. В ФРГ, например, графологию изучают в девяти университетах, а в Мюнхенском студенты даже держат по ней государственный экзамен. Толкованием почерков в Германии занимаются более трех тысяч дипломированных специалистов. С их помощью бундесвер выявляет симулянтов среди призываемых на военную службу, определяет, сможет ли тот или иной военнослужащий быть офицером. В германских судах по образцам почерков устанавливают преступников, определяют достоверность свидетельских показаний. В западных странах на графологию нередко опираются в юриспруденции и военном деле, управлении и экономике, прибегают к услугам графологов при решении семейных дел.

В гамбургском суде в середине прошлого века нередко появлялся отставной профессор медицины Рудольф Пофаль, о котором мы уже упоминали, чтобы по образцам почерков помочь выявить лиц, совершивших тяжкие преступления, или определить достоверность показаний свидетелей-очевидцев. По мнению Пофаля, существенные свойства психической субстанции выражаются во внутренней форме, в линии, даже без учета ее буквенного оформления и моторики. Именно линия ведет к графологическому толкованию ничего не говорящих гладких движений при письме профессиональных мошенников и авантюристов. Он рассматривал ритмический поток, рыхлость, гибкость, ломкость почерка, а также степень неподвижности в рамках моторно-физиологических процессов.

По мнению Р. Пофаля, гомогенная (однородная) линия характерна преимущественно для зрелых и психически полноценных индивидов, в то время как гранулированная и аморфная линия, как правило, встречается у лиц с недостатками или дефектами психики. Глубокая старость может проявляться в почерке в неравномерных, пятнистых просветлениях структуры линии, утоньшении ее и выбросов. Шизофрения, старческие психозы и эпилепсия могут, считал Пофаль, изменить линию. Он пытался, и не без успеха, связать микромоторику штриха (скорость, напряжение, направление, протяженность, нажим) с показателями душевного состояния писавшего.

Рациональное зерно в выводах графологов есть. Не случайно Е. Ф. Буринский утверждал, что «раскопки в почерках могут дать не меньше исторического материала, чем раскопки в курганах».

Ученый Александр Лейбниц высказывал твердое убеждение что когда почерк свободен и непринужден, то он отражает психику человека. Специалисты-графологи имелись и в России. Они успешно использовали свои знания в диагностике нервных заболеваний, в судебно-медицинской практике, при психологическом анализе. С классическим этапом развития графологии связаны имена отечественных ученых Н. Д. Ахшарумова, Е. Ф. Буринского, Ф. Ф. Германа, Д. М. Зуева-Инсарова, И. Ф. Моргенштерна, Г. Е. Рыбинского, бывших представителями различных наук: юриспруденции, психиатрии, педагогики.

И. Ф. Моргенштерн, например, был, скорее, не графологом, а опытным психотерапевтом. Он писал: «Я всегда стремился установить и сохранить глубокую психическую связь с теми тончайшими штрихами, которые мои клиенты писали при мне. При таких интуитивных соединениях я всегда поражал обращавшихся ко мне не только правильностью определений всех душевных изгибов, диагноза болезни, но и хронологической точностью указаний различных знаменательных событий их жизни. Самое название “графология”, говорящее больше о значении письма, чем о зависимости почерка от духовного мира и характера человека, должно уступить место более правильному названию – психографологии, ибо при анализе почерка на основании данных этой науки всегда приходится учитывать психические состояния личности».