Из многочисленных докладов шефа пограничной стражи Николай II знал, насколько нагло вели себя контрабандисты и другие злоумышленники на государственной границе. Из-за мягкости российских законов, регулировавших применение оружия, страдали пограничники. Десятки из них ежегодно сажались в тюрьму или ссылались на каторгу якобы за «неправильное употребление оружия», и поэтому они предпочитали его вовсе не употреблять и даже позволяли контрабандистам обезоруживать себя. В 1896 году толпа разоружила двух часовых Бакинской бригады, поставленных для охраны задержанной контрабанды, и отобрала у них винтовки. Этот факт возмутил Витте, который на составленном по этому случаю донесении написал: «Это нехороший случай. Они должны были употребить оружие, что и разъяснить приказом. Солдат же посадить на три дня под арест». Командир Сальянского отряда Бакинской бригады ротмистр князь Турин-Таксис, в подразделении которого произошел этот возмутительный факт, «заработал» тогда на этом деле строгий выговор. Но ведь это был не единичный случай! На границе с Германией прусские контрабандисты нередко разрушали ворота русских таможен, разоружали часовых и даже уводили их с собой, зная, что стрелять они не будут. Вот почему С.Ю. Витте счел необходимым выйти на Государственный совет с предложением «выяснить и категорически определить, в каких случаях пограничная стража может употребить оружие». «Очевидно, – писал он, – что если государственные интересы вызывают существенную необходимость вполне охранить границы государства от водворения контрабанды и от вторжения всякого рода злоумышленников, то для разрешения сего вопроса необходимо установить, что пограничная стража при отправлении караульной службы имеет право употребить оружие…»
22 декабря 1897 года он, Николай II, утвердил решение Государственного совета, давшее пограничникам право после трехкратного оклика «Стой!» и предупредительного выстрела вверх стрелять по убегающим нарушителям. До этого они не имели такого права и должны были ловить их руками. Естественно, что на погранстражу были распространены и положения воинских уставов, регламентировавших применение оружия часовыми при несении военно-караульной службы.
Первыми новые российские правила применения оружия на границе ощутили германские власти. В 1898 году в Россию поступила вербальная нота германского правительства «О большом нарушении границы чинами русской пограничной стражи», к которой прилагался перечень из восьми таких случаев. Среди них были, к примеру, такие: «22 октября 1898 года русскоподданный Станислав Бляхлинский из Шендска, в Польше, был убит выстрелом из ружья, произведенным русским солдатом пограничной стражи Бородатым на прусской территории по дороге вдоль границы из Брыницы в Бибеллу»; «17 февраля 1899 года десять русских контрабандистов были задержаны, причем у них были отняты товары пятью нижними чинами пограничной стражи на прусской территории, около Гломбека, в расстоянии от 700 до 900 метров»; «15 апреля 1899 года двенадцать русских контрабандистов были задержаны, причем у них были отобраны товары тремя нижними чинами русской пограничной стражи на прусской территории вблизи Войшник, в расстоянии приблизительно 850 метров от границы, трое контрабандистов были ранены».
Николай II знал, что большинство этих претензий не имели под собой твердых оснований, были надуманны и делались с целью оказать давление на русское правительство и заставить его пойти на уступки. Самые тщательные проверки военных следователей их не подтверждали и доказывали полную невиновность русских пограничников. Однако германская сторона требовала все новых, повторных проверок. «До 1898 года, – думал Николай II, – Россия предъявляла свои требования к Германии по вопросам о нарушении границы прусскими жителями, а теперь, с установлением новых правил употребления оружия пограничной стражей, к нам стали поступать ноты с требованием дать удовлетворение. Значит, свои интересы на границе мы стали защищать лучше. Теперь мы не допустим глумления над пограничниками, которое делалось совсем недавно, и заставим наших соседей уважать нас и относиться с почтением».
Так думал последний русский император, отдыхая в Крыму, в своем семейном имении в Ливадии, и наблюдая жизнь небольшого поста Крымской бригады пограничной стражи, которой он позднее, через пять лет, присвоит свое имя. Он был преисполнен самых больших надежд и с уверенностью смотрел в завтрашний день, но это был, пожалуй, последний год его царствования, который еще позволял смотреть на будущее со спокойным оптимизмом. Черные грозовые тучи уже начинали заволакивать российский горизонт, предвещая бурю и невиданные доселе потрясения.