Погребенные

Основное действо разворачивалось у главного входа под стеклянной пирамидой. До нас с Робинсом никому не было дела, это радовало и в какой-то степени огорчало меня. Я истосковалась по вниманию и в то же время хотела превратиться в невидимку. Мы крались по ступенькам заднего входа словно преступники, а наше шествие замыкала пожилая дама с вёдрами и шваброй.

– От его лица здесь не меньше десяти человек. Суммарно в аукционе участвует почти пять сотен.

– О, это много.

– У нас тоже есть право, – гордо улыбнулся Алекс. – Лувр выделил мне миллион из бюджета. В качестве утешительного приза.

– А стартовая цена?

– Миллион, – тут же поник он, понимая, что никогда в жизни не выиграет аукцион. – Ну хоть карточкой помашем.

– А миллион можно будет оставить себе, раз всё равно уже не выиграем?

– Мне и команде, которая работала на раскопках, причитается пять процентов от продажи Ока.

– Если его продадут за миллиард, ты получишь пятьдесят миллионов?

Алекс расплылся в мечтательной улыбке и подмигнул мне.

Мы прошли внутрь, где нас уже ждала Модлен и группа неизвестных мужчин. Как позже нас представил Робинс, это и была его команда на раскопках: в основном молодые парни без породы и лишнего пафоса. И вряд ли они пребывали в восторге от места, которое их заставили посетить.

Алекс и сам не походил на светского человека, но за последние месяцы немного привык к повышенному вниманию. Его походка стала увереннее, а взгляд более открытым. Хоть в действительности Робинс никак не влиял на ход событий, я почти поверила, что главный здесь именно он.

– Если речь идёт о таких деньгах, почему бы Лувру не побороться за право оставить Око Гора?

– Если бы у Лувра имелось право оставить Око, этот аукцион вообще не устраивали бы.

К этому вопросу я планировала вернуться уже сегодня после аукциона. Прежде чем мы сядем в самолёт, между мной и Габриэлем Эттвудом не должно остаться ни единого секрета. Иначе я просто сойду с ума.

Размах мероприятия по-настоящему потрясал. Ужин в доме Пьера Бенетта теперь напоминал, скорее, небольшую вечеринку старых знакомых за пивом и чипсами.

Все залы закрыли, а другие экспонаты охраняли по десять человек у каждого входа. Впрочем, лица прибывших на аукцион не выражали особой страсти или интереса. Они даже не смотрели по сторонам, словно по указке двигаясь чётко в направлении места проведения торгов.

Общая масса была одета в дорогие наряды от кутюр. Присутствовали и представители мусульманских республик, облачённые в белые платья – кандуры. Судя по количеству охраны рядом с каждым из них, я могла лишь предположить, насколько бедным мой отец мог показаться на их фоне.

В центральном холле атмосфера стала оживлённее. Тут предлагали шампанское и чёрную икру, которую набирали в тарелку огромным черпаком.

Когда Робинса снова утащили в центр внимания, я засунула в рот устрицу и оглянулась.

– Солнышко, – в самое ухо крикнул Дориан и рассмеялся, когда я подавилась раковиной, едва не скончавшись на месте от удушья.

Сегодня он надел смокинг, а обычно взлохмаченные кудрявые волосы аккуратно уложил гелем. Под шеей красовалась зелёная бабочка, очень жутко сочетающаяся с насыщенным цветом глаз.

– Ты придурок. – Я проглотила устрицу, а потом, прикрыв рот рукой, достала раковину и бросила на поднос. – Я чуть не умерла.

– А ты жуй меньше.

– Не заглядывай мне в рот. Где Габриэль?

– Во рту.

– В смысле?

Прежде чем я решила, что не хочу слышать ответ, Дориан ехидно ухмыльнулся, а затем кивнул подбородком мне за спину, приглашая воочию оценить всю тонкость шутки.

В ослепительно чёрном смокинге, идеально сидящем по плечам и крепким бёдрам, Эттвуд походил на… я не могла подобрать достойное сравнение. Он выглядел чертовски опасно прекрасным.

Намеренно лениво, даже с лёгким пафосом, он скупо здоровался с теми, кто провожал его заинтересованными взглядами. Двигался плавно, казалось, лакированными ботинками вовсе не касаясь пола. Он словно парил над этим бренным миром, чувствуя себя его хозяином.

Око стало принадлежать ему ещё до того, как он приехал в Париж. В этом у меня больше не осталось никаких сомнений. Всё, чего хотел Эттвуд, могло принадлежать только ему и никому больше.

А потом главная звезда пошлой шутки Дориана про минет громко чихнула, разрушив странный транс, в котором я очутилась. Худощавая блондинка в роскошном чёрном платье повисла на локте Эттвуда, что-то кокетливо бормоча ему в подбородок.

– Кто это? – пытаясь совладать с дергающимся глазом, я проморгалась и уставилась на Дориана.

«Я не ревную. Я не ревную», – мысленно уговаривала себя.

– Даже имени не знаю, Габриэль, уверен, тоже. Но сосёт она…

Я сжала бокал, на секунду подумав о том, чтобы разбить его, а осколок всадить Дориану в глаз.

– Избавь меня от подробностей ваших оргий.

Его лицо вытянулось от изумления.

– Ради богов, Ришар, да ты покраснела. Приревновала нашего красавчика?

Нет. Лучше взять столовый нож. Войдёт глубже, да и сама не поранюсь.

– Я никого не ревную, заткнись.

– Ревнуешь, не увиливай, – произнёс он чуть громче положенного, но мне показалось, что прокричал в рупор.