В ее голосе проскальзывают ностальгические нотки, и уже во второй раз за несколько минут я пытаюсь скрыть удивление. Очевидно ведь, что у Касс есть деньги. Даже на далеком острове, где только туристы с рюкзаками, этого не скроешь. Это видно по тому, как она держит себя. Никогда бы не подумала, что она может жить в таком убожестве.
У двери громоздится огромный туристический рюкзак. Я нагибаюсь и вижу, что кто-то разорвал его по швам, как будто в нетерпении не желал возиться с молнией. Внутренности рюкзака вывалились на грязную плитку.
– Кто-то здесь уже побывал, – тихо говорит Касс. – Не думаю, что это все устроила Люси.
Я киваю и снова оглядываю разорванный рюкзак и бардак в номере. Я почти ничего не знаю о Люси, но она не похожа на человека, который будет без необходимости рвать свои вещи.
Похоже, кто-то здесь что-то искал. И искал в спешке.
– Может, лучше ничего тут не трогать, – вслух размышляю я. Я насмотрелась достаточно детективов, чтобы понимать, что наши отпечатки на вещах Люси могут навредить расследованию.
Касс качает головой.
– Полиция не передумает.
Я знаю, что она права. Их заботят только деньги Фредерика.
Я сказала Касс, что хочу найти, как связаться с родителями Люси, и это правда. Но еще я хочу найти что-нибудь, что расскажет мне, кто такая Люси и зачем она сюда приехала. Что-нибудь, что подскажет, почему ее могли убить или почему она так рвалась поговорить со мной. Пару минут я перебираю одежду, которая лежит в рюкзаке и около него. Несколько футболок, пижама, один шлепанец – его пара, наверное, тоже валяется где-то в номере, – три купальника, нижнее белье, лифчики. Обычный набор.
– Нашла что-нибудь? – спрашиваю я Касс, которая держит в руке несколько листов бумаги.
– Это все распечатки страниц нашего сайта, – говорит она наконец и протягивает мне листы, которые я тоже просматриваю. Информация о курсах дайвинга, типах номеров, даже краткая биография двух инструкторов. Первым мне попадается листок с фотографией Нила: веснушчатые губы, широкая улыбка. С другого листка на меня смотрит Касс в форменной красной футболке, с вымученной улыбкой и встревоженным взглядом, как будто она предпочла бы делать что угодно, лишь бы не позировать для этой фотографии.
– Зачем это ей? – спрашивает Касс.
Я недоуменно качаю головой и возвращаю ей распечатки. Делаю несколько коротких шагов и оказываюсь в ванной, оставляя Касс смотреть на них как на какую-то невидаль.
В ванной, которую от остального номера отделяет только заплесневелая голубая занавеска, нет ничего, кроме унитаза, раковины, душевой лейки и недостаточно большого слива.
Первой я осматриваю раковину. В маленькой косметичке, приютившейся на ее краю, – обычная недорогая тушь, тени, румяна и бледно-розовая помада.
На левой стороне раковины я замечаю голубую зубную щетку, на сушилке – все еще влажное полотенце. Я оглядываю комнату и на полу, рядом с маленьким мусорным ведром, вижу что-то фиолетовое. Я нагибаюсь и подбираю предмет, пальцы касаются твердого пластика, а разум пытается осознать, что же я нашла.
Еще одну щетку. Фиолетовую, с бело-сиреневой щетиной. Она лежала на полу щетиной вниз, как будто ее случайно сбили с раковины. Я снова смотрю на голубую щетку. Зачем Люси две?
Я выхожу из ванной.
– Я нашла…
Но прежде, чем я успеваю договорить, Касс хватает меня за руку, взгляд у нее встревоженный. Она подносит палец к губам: тише.
Я в недоумении моргаю, и она указывает на дверь, а потом тянет меня вниз, и мы скрываемся на полу за кроватью.
За несколько метров от двери слышатся отрывистые шаги – стены из дешевой фанеры их почти не приглушают, – и я на мгновение замираю и задерживаю дыхание. Свет мы не включали, а единственное окно завешано прозрачной занавеской, но паника все равно ускоряет мое сердцебиение. Я смотрю на Касс. Если бы не она, человек снаружи услышал бы меня и понял, что мы здесь.
Она нас спасла – от кого бы то ни было.
– Это точно не горничная, – шепчет мне на ухо Касс. – Они здесь убираются только раз в неделю по воскресеньям.
Я перестаю дышать: шаги приближаются, и наконец кажется, что они у самой двери.
А затем они резко стихают.
10
Касс
Я не слышу ничего, кроме быстрого стука собственного сердца, такого громкого, что боюсь, как бы он нас не выдал.
Опустившаяся дверная ручка негромко звякает.
Не помню, запираются ли эти двери автоматически. Если нет, тот, кто пытается войти, увидит, как мы лежим на полу, грязные и пристыженные.
Секунда, пока звякает ручка, тянется целую вечность. Я напрягаю каждый мускул в ожидании щелчка, который будет означать, что в номер сейчас войдут.
Но щелчка не слышно.
Пришедший, кажется, удивлен не меньше нашего. Он нажимает на ручку снова и снова, все быстрее и сильнее, и, наконец, начинает дергать ее туда-сюда изо всех сил.
Я не решаюсь выдохнуть, словно от моего выдоха дверь может распахнуться. Поворачиваюсь к Брук. Она смотрит на меня, и я знаю, что она видит написанный на моем лице ужас. Нам даже не нужно ничего говорить. И так понятно, что человек по другую сторону двери сюда пришел не с добрыми намерениями.