Пояс Богородицы

Услышал, наверное, лет эдак в семь я,
А, может быть, даже и чуточку раньше,
Что преобразится Нечерноземье,
Что мы заживём, как в Техасе на ранчо,

Что будет, конечно же, сытою старость,

А наша изба будет шифером крыта.
«Всего два десятка годочков осталось!» —
Сказал, как отрезал, весёлый Никита. —

Позиций своих не сдадим мы без боя!

Мы фигу покажем Америке грозной!..»
Во сне я однажды увидел ковбоя,
Шерифа увидел в конторе колхозной.

Наивен, доверчив, на лозунги клюнул.

Сказал за столом – мы поужинать сели:
«Осушат болота. Подумаешь – клюква,
Брусника, грибы! Кукурузу посеем!»

Сестра протирала тряпицею колбу

От лампы. Гудели январские вьюги.
И мне от отца ополовником по лбу
Досталось за дерзкие эти речюги.

Я плакал в обиде, а мать не сказала

Ни слова в защиту мою, ни полслова.
Всё, помнится, что-то вязала, вязала
И спать улеглась в половине второго…

Самый сильный на Оке

В рассветный час, когда Оки
Тиха была вода,
Покоренастей мужики
Шли разгружать суда.

С протяжной песней, под смешки

В бесхитростных речах,
Они ворочали мешки
На кряжистых плечах.

И в час полуденной жары

В теченье многих лет
Я среди прочей детворы
Носил отцу обед.

Но, как другие, налегке

Я не спешил домой.
Ведь самым сильным на Оке
Отец считался мой!

Пытают грузчики его:

«А не пора ль учить
Тебе и сына своего
По-нашенски «волчить»?
Иль сын не кровушки твоей,
Иль пальцы – не крючки?
Известны силою своей
По городу Гучки!»

Ну, а отец отшутится:

«Мол, что там говорить!
Пускай мальчишка учится,
Он будет сталь варить.
Но силы что касаемо
Недюжинной моей, —
А ну-ка, сын, показывай,
Отцу мешок «налей»!

Машины и погрузчики,

Надёжны и крепки,
Давно сменили грузчиков
На пристанях Оки.
Я рос, носил погоны,
Окреп и возмужал.
Случалось, и вагоны
С друзьями разгружал.
И трудные работы
Меня всегда влекли,
Но самым сильным что-то
Друзья не нарекли.
Не стал я самым сильным.
Но силе не конец,
Покуда есть в России
Такие, как отец!

«При слове «русский» вспомню я отца…»