Der Mann (Адам в падении) behielt das Feuer zum Hauptagenten seines Wesens, und das Weib bekam das Waßerprincipium. Wenn wir Feuer und Waßer zusammen bringen, so überwältigt die eine Kraft die andere и проч. Стр. 2. Analogie [Мужчина <…> сохранил огонь в качестве главной движущей силы своего существа, а женщине достался принцип воды. Если объединить огонь и воду, то одна сила подчинит себе другую и проч. Стр. 2 Аналогии (нем.)] – Но теперь известно, так, как я слышал у Пет<ра> Ив<ановича>, что вода так же удерживает стремление огня, как и всякое другое тело, напр<имер>, кожа, только пресекая его сообщение с воздухом, отчего единственно он истребляется; а ежели воды немного, то она, обратясь в пар, только что придаст огню больше силы. Спр<осить> у бат<юшки>.
Стр. 3. Можно ли толковать сотворение жены уже началом падения? Этого в Библии нет. Кажется, там сказано: «Не добро есть человеку быти одному, сотворим ему помощницу», если принимать и библейскую космогонию, то я не знаю, откуда вывести такое заключение. На первое бат<юшка> ничего не сказал, а на второе отвечал он, что, понеже Сон есть восстановление ослабевших сил, что значит, что Адам уже слабел и, следовательно, не был в совершенстве. Обо всем это<м> говорил он ясно и правдоподобно (271: 28–28 об.).
Младшего Тургенева смущала настойчиво проводимая автором мысль о том, что женская природа враждебна мужской и их объединение гасит живущий в мужской природе огонь. Он противопоставлял этому взгляду лекции университетского профессора опытной физики Петра Ивановича Страхова и «библейскую космогонию».
В своей книге Освальд повторял и популяризировал идеи «Практической теософии» крупнейшего мистика второй половины XVII века Иоганна Георга Гихтеля, считавшего Адама (до падения) носителем тинктур огня и света, а Еву – тинктуры воды (cм.: Benz 1955: 69–63, 110–119; Gorceix 1975: 114–126). В свою очередь, Гихтель был последователем и издателем первого полного собрания сочинений Якоба Беме. Однако, отрицая брак, Освальд упростил и даже во многом исказил идеи Беме, писавшего, что падение Адама было предопределено разделением изначально андрогинного существа на мужчину и женщину (Mayer 1999: 23; Weeks 1991: 115–117)[102]
.Иван Петрович Тургенев был знаком с работами Беме (см.: David 1962: 50–53), но в беседе с сыном предпочел не углубляться в проблему, а встать на защиту назидательных трюизмов Освальда. Он знал по себе, сколь опасен порок, и хотел убедить Андрея Ивановича избегать искуса, заключенного в дочерях прародительницы Евы. Однако, сколь бы «ясно и правдоподобно» он ни говорил, советы и вразумления отца не произвели на младшего Тургенева должного впечатления. В его эмоциональном репертуаре были другие, не менее влиятельные образцы «кодирования» и «оценки». В домашнем разговоре отца с сыном выявился монументальный исторический разлом, разделивший два поколения.
Потерянный рай
Переписывая «Вольнодумство страсти» и «Отречение», Андрей Тургенев пытался проникнуться идеей неизбежного столкновения страсти и добродетели. Победа страсти в таком поединке предрешена, и исход этот оказывается столь же гибельным, сколь и освобождающим. Автор дневника искал опоры в стремлении вырваться из границ, наложенных на него масонской школой самоанализа и самодисциплины. Культурная интуиция не подвела Тургенева. Шиллер и сам был воспитан в традициях швабского пиетизма, идеи которого были созвучны многим представлениям московских розенкрейцеров.