Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

Тургенев стремился выстроить свои отношения с молодыми друзьями и с сестрами-прелестницами по тем же канонам. Из Петербурга он писал нежные письма Анне Михайловне и Екатерине Михайловне, а те показывали их, как и свои ответные послания, друг другу. Поверенным в этой переписке Андрей Иванович выбрал Жуковского. Василий Андреевич не только обеспечивал канал связи между влюбленными, передавая и пересылая письма, ему было доверено вести с Екатериной Михайловной сердечные беседы и давать о них письменный отчет Тургеневу. Также он должен был показывать девушке письма Андрея Ивановича к нему самому. Втянут во всю эту коллизию был и Александр Тургенев, знакомившийся с большей частью переписки. Некоторые письма показывали и Андрею Кайсарову, тоже принимавшему участие в сердечных делах друга.

Екатерина Михайловна хорошо знала модель, на которую ориентировался ее возлюбленный, но заданный им градус прозрачности давался ей нелегко. Приняв предложенные условия, она поначалу была склонна слегка ограничивать меру своей откровенности перед Жуковским. 9 декабря она писала Тургеневу в Петербург:

Вы очень осторожны в Вашем последнем ко мне письме. Я Вас за то и хвалю. Но письмо Ваше Жуков<скому> мне открывает Ваши настоящие ко мне чувства, ваше сердце. И это хорошо. Agissés toujours de la sorte. Nous risquerons moins. Avec quel plaisir j’ai lu vos deux derniers à lui [Поступайте так всегда. Мы будем подвергаться меньшему риску. С каким удовольствием прочла я два ваших последних <письма> к нему (фр.)] <…> Я об вас буду более знать через Жук<овского>, а вы обо мне узнавайте через его к вам письма. То есть чувства. Пусть он вам будет говорить настоящее. <…> Но письма, есть ли и эти по несчастию кто-нибудь откроет, je serai perdue. Au nom de Dieu, que personne ne lise les miennes. Je ne les permets pas même ni à Mr. Жук<овский>, ni à votre frère. Je ne les donne censurer qu’à Annete [Я погибла. Ради Бога, не давайте никому читать моих. Я этого не позволяю даже г. Жуков<скому> и вашему брату. Я отдаю их на критику только Анетте (фр.)]. Вот вы боялись, что я к вам писать не буду, а я вот что пишу. <…> Анюта и брат Ник<олай> Мих<айлович> в их беседе только нахожу услажденье. Этот очень строг, а та очень снисходительна, и оба очень полезны. Эта все знает и все прощает. Тот ничего незнавши, все винит. Все остерегает для будущего. Et je suis déjà imprudent [А я уже неблагоразумна (фр.)] (ВЗ: 103–104).

Для Екатерины Михайловны чрезмерная откровенность служила оправданием в том, что она не показывает свои письма Жуковскому и Александру Тургеневу, но Андрею Ивановичу подобная скрытность казалась недопустимой. Когда Жуковский переслал ему одно из писем девушки, предварительно не познакомившись с ним, Андрей Тургенев вернул ему сделанную им копию с припиской: «Вперед, брат распечатывай» (ЖРК: 379). Потом он проверял исполнение этого поручения: «Читаешь ли ты ее записки? Читай всякую. Это нужно, чтобы и ты знал» (Там же, 387).

Екатерина Михайловна была осведомлена об этой обязательной перлюстрации – в одном из более поздних писем Тургеневу она позволила себе осторожно пожаловаться ему на такой режим: