Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

В Петербурге действительно формировалась миссия под руководством прославленного мореплавателя Н. П. Резанова, причем дипломатический визит в Японию составлял только часть предполагавшегося четырехлетнего кругосветного маршрута. Именно о таком путешествии, по образцу Сен-Пре, мечтал Тургенев еще до отъезда в Вену. Однако у Андрея Ивановича не было ни согласия родителей, ни возможностей получить место в миссии. Он сам признается, что говорил об этом с И. А. Вейдемейером «шуткой», «как о сновидении». 10 апреля Андрей Иванович пишет домой, что Иван Владимирович Лопухин тоже отрицательно относится к его желанию ехать в Японию и он «о нем перестал уж и думать, тем более что и места нет и все заняты» (2695–2698: 52).

Еще более эфемерными были его «китайские» планы. 20 февраля министр коммерции граф Н. П. Румянцев представил императору записку с предложением отправить миссию в Пекин, но никаких практических шагов по ее организации еще не предпринималось. Экспедиция под руководством графа Ю. А. Головкина отправилась туда только в 1805 году.

Изображение фрегата «Надежда», на котором Андрей Тургенев собирался совершить кругосветное плаванье

Желания Тургенева поселиться в деревне очень похожи на его намерения отправиться в Китай или Японию. Он много писал в дневниках о прелестях сельской жизни, связанных для него с идиллическими воспоминаниями о детстве. Теперь Андрей Иванович снова возвратился к этим мечтаниям, откладывая их, однако, на десять лет.

В этом контексте следует понимать и упоминание в этой записи о «связи с К<атериной> М<ихайловной>». Не приходится сомневаться, что никаких новых встреч между молодыми людьми за это время не было. Тайно уехать из Москвы Екатерина Михайловна не могла, а о прибытии всего семейства Соковниных Тургенев, безусловно, написал бы родителям, а тем более Жуковскому. В крайнем случае Андрей Иванович мог получить от девушки письмо, которое дало новую пищу его фантазиям.

«Происшествия в жизни моей», о которых пишет Тургенев, – это сменяющие друг друга мечты то о дальних странствиях, то о жизни в деревенской глуши, то о семейной жизни, которую ему предстояло начать. Он спрашивал себя, осуществимы ли эти мечтания, и пришел к выводу, что развитие его закончившихся тайной помолвкой отношений с Екатериной Соковниной свидетельствует о том, что в его судьбе ничего «невероятного, несбыточного» быть не может.

Литературная деятельность оттеснена здесь на последнее место. Еще за несколько дней до отъезда из Вены, сомневаясь в своем литературном предназначении, Тургенев писал: «Сколько радостей, сколько наслаждений в будущем потеряю я в тот день, как решится мое сомнение не в пользу Литературы» (1239: 54 об.) Через два с небольшим месяца он уже полагал, что страсть к литературе жива только «в цвете лет», а он уже миновал для себя эту эпоху.

Утрата веры в свое поэтическое призвание была связана для Тургенева не только с неудачей перевода послания Элоизы Абеляру, но и с отзывом на «Элегию» издателя «Вестника Европы». Реакция Карамзина на его первый самостоятельный поэтический опыт беспокоила Тургенева. По дороге в Вену он сочинил «стихи к портрету Карамзина» и отправил их в первом же письме, предназначенном для его брата, Кайсарова, Жуковского и Мерзлякова: «Ты враг поэзии? Его стихи читай – Твой дух гармонией пленится; Ты враг людей? Его узнай – И сердце с ними примирится» (ЖРК: 411).

Еще до отъезда в Геттинген Андрей Кайсаров отослал «Элегию» в «Вестник Европы», не назвав, как ему и было велено, «имени любезнейшего сочинителя» (50: 150). Авторство стихотворения было, однако, секретом Полишинеля – Кайсаров сам писал Андрею Ивановичу, что намеревался показать стихотворение Дмитриеву, но «батюшке <Ивану Петровичу Тургеневу. – А.З.> хотелось видеть ее скорее напечатанную» (Там же, 150 об.). Карамзин действительно сразу же напечатал «Элегию». Формальная анонимность публикации позволила издателю снабдить ее вежливым, но скептическим примечанием:

Это сочинение молодого человека с удовольствием помещаю в «Вестнике». Он имеет вкус и знает, что такое пиитический слог. Некоторые стихи его прекрасны, как то увидят читатели. Со временем любезный сочинитель будет, конечно, оригинальнее в мыслях и в оборотах, со временем о самых обыкновенных предметах он найдет способ говорить по-своему. Это бывает действием таланта, возрастающего с летами (Поэты 1971: 826)[148].

В Вене кто-то сообщил Тургеневу, что «Элегия» была напечатана с примечанием издателя, и на страницах журнала он спрашивал друзей: