Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

Николай Петрович Резанов, бывший оберпрокурором в Сенате (на самом деле – Обер-секретарем. – А.З.) отправляется в Японию в виде посла или тому подобного, в каком именно качестве еще неизвестно. Вот новая миссия, конечно, интереснее всех прочих. Я бы готов и к этой определиться, можно ожидать много, много полезного. По крайней мере, если бы подобное посольство было назначено в Китай, что также легко может статься, то мог ли бы я надеяться, что имел бы позволения ваше с ним отправиться, естьли бы представился случай. Как бы вы изволили думать об этом и о Японии. Мысль может быть очень несбыточная, но которая очень меня занимает. Естьли бы я был с вами, то ведь стал же бы говорить об этом, для чего же и не писать. Сделайте милость и вы, что-нибудь о сем ко мне напишите (2695–2698: 47–47 об.).

Ясно, что Тургенев не особенно рассчитывал на благосклонное отношение домашних к своей идее. Ему казалось, что родителей может страшить дальнее морское путешествие и поэтому они скорее согласятся на его поездку в Китай, куда «ехать все сухим путем; а право, интересно и любопытно» (Там же, 50).

30 марта Андрей Иванович делает в дневнике самую развернутую запись за все время после возвращения в Петербург, в которой сведены воедино все его намерения, мечты и заботы тех месяцев:

Не стыдно ли, что я давно не писал здесь. Сколько между тем происшествий в жизни моей! Япония, Китай, деревня, К<атерина> М<ихайловна>. Сколько предметов! Есть ли что-нибудь невероятное, незбыточное. Кажется, после связи с К<атериной> М<ихайловной> не должно бы мне ничему удивляться. Шуткой говорил я с Ив<аном> Анд<реичем> о японской поездке, как о сновидении, дорогой от него оно показалось мне важнее, я получил истинное желание ехать: что ж вышло? надобно было предложить мне о Китае, чтоб излечить меня. Но почему же излечить? Может быть, ета новая мысль только могла заглушить во мне мысль о Японии. Заметить надобно, как всему надобно давать место в душе своей! Когда сказали мне о Китае, то долгое время путешествие в Китай казалось мне еще все не так выгодно, а теперь нет с тем и сравнения. Между тем в некоторые лета, т. е. все бы не позже как под тридцать хотелось зажить и в деревне. Вот мечта 97 года; жаль она истребилась в душе моей, как ребячество, царствовав в ней с силою несколько времени. Итак, может быть исполнена в зрелые лета, как лучшая, самая желательная участь. То же могло быть и с литературой. Но она сильна в цвете лет, в душе и воображении юноши (272: 53–53 об.).