Пойди туда — не знаю куда

«Тала-ант! Ах, какой талант пропадает! — восхитился про себя полковник Борзоев. — Смоктуновский! Луи де Фюнес!.. Какая натуральность, какой колорит!.. Нет, ну кого же он все-таки мне напоминает в этом новом своем обличии? Турка Демиреля?.. Московского банкира Березовского?.. Стоп-стоп!.. Ах, да поднимите же лицо, любезнейший!.. Вот так… еще выше!.. О Аллах, как же я раньше-то! Ведь ему бы только усики под нос да пенсне — и вылитый Лаврентий Павлович Берия!.. Или — Маленков?..»

Беслан Хаджимурадович поежился.

— Что такое, в чем дело дорогой? — участливо вопросил его снова ставший похожим на французского комика собеседник. — Я тебе испортил настроение?.. Ничего-ничего, сейчас мы немножко поправим положение!..

Да ведь и было чем!

Щелкнули замочки обшарпанного чемоданчика, и дорогой гость, с риском для жизни везший его аж через три государственные границы, с грустью в голосе сказал:

— Пиши расписочку, дорогой. Тут ровно семьсот пятьдесят тысяч баксов…

После завтрака полевой командир Борзоев водил столичного эмиссара по территории временной дислокации отряда. Были показаны в полный профиль отрытые окопы, блиндажи, капониры, в которых стояла новехонькая боевая техника: три БМП, танк Т-80 и установка «Град».

Играла гармонь, захлебываясь от счастья, взборматывали бубны.

— Аллах акбар! — вскидывая кулаки, кричали гостю бородатые моджахеды.

На берегу неширокого быстрого ручья — вода в нем была нефритово-зеленая, шумная, пенистая — московский гость, повосторгавшись стерильно чистым, воистину горным воздухом, неожиданно спросил:

— Скажи, дорогой, к тебе не приезжала журналистка Пашковская?

— Пашковская? — поднял брови Большой Беслан. — В первый раз слышу.

— А у тебя разве нет пленного по фамилии Царевич?

Полковник Борзоев пристально посмотрел на лысого одышливого толстячка.

— Клянусь бородой пророка Мохаммада, такого пленного у меня никогда не было.

— А я слышал…

— У тебя ненадежные информаторы, брат.

Солнце уже поднялось из-за гор. Оно еще не пекло, а лишь слепило и грело, и Князь, у которого с утра ныл зуб, подставив ему щеку, зажмурился.

Брызгая, билась о камни вода, утробно погромыхивали невидимые в нефритовой глубине булыжники. Вот так же тяжело и гулко ворочались мысли в лысой, напряженно наморщившейся голове.

Тот, кого прежде звали Ашотом Акоповичем, задумался так глубоко, что не сразу понял, что случилось.

— А-а?! В чем дело? — испуганно вздрогнул он, когда автоматные очереди зазвучали где-то совсем рядом, за кустами.

— Спокойствие, дорогой! — засмеялся Большой Беслан. — Это всего лишь салют в честь долгожданного гостя! Мои моджахеддины ликуют, Князь!

«Врешь, гад, это по беркуту они стреляют!» — глядя в синее горное небо, подумал про себя гость.

На обратном пути, когда шли мимо выстроенных в ряд по линеечке командирских джипов, лысый пузан в мятом сером костюмчике как бы между прочим спросил полковника Борзоева:

— Как мой джип «гранд-чероки», что поделывает его лихой наездник?

Тень не убитой еще птицы промелькнула по траве и по лицу бородатого красавца в черкеске. Глаза его потухли, ослепительная улыбка померкла.

— Мой сын Амир погиб во славу Аллаха, брат, — сказал полевой командир, провожая взором пролетевшего мимо беркута.

— Погиб?!

Нет, это был не возглас удивления, это был крик существа, до глубины души пораженного, захваченного отчаянием врасплох. Лицо Князя нехорошо посерело, челюсть обвисла.

— То есть… то есть как погиб? — с трудом переведя дух, выговорил наконец он. — Когда, где, при каких обстоятельствах?

Большой Беслан с нескрываемым интересом воззрился на схватившегося за сердце гостя.

— Это случилось неделю назад в Стамбуле…

— В Стамбуле, — эхом отозвался Князь.

— И вот ведь что любопытно, брат: мой сын погиб от руки некоего таинственного итальянца в длинной лиловой сутане. Его звали синьор Армандо…

— Мефистози?! — пошатнувшись, прошептал потрясенный гость.

На этот раз ни о каком актерстве не было и речи. Через пять минут прилетевшего из Москвы господина бережно уложили на кушетку в командирской палатке.

Это был самый настоящий сердечный приступ.

— Беслан, — белыми от боли губами вымолвил закативший глаза толстяк. — Беслан, а тебе Амир передавал… передавал мое предложение?

— Предложение? Что за предложение, брат. Что-нибудь срочное, неотложное?.. Лежи-лежи, не шевелись!

— А-а, ничего… Теперь уже — ничего…

— Эй, доктор, сделай ему что-нибудь. Видишь, плохо человеку!

Вершины гор были уже золотыми, когда московский эмиссар, бледный, под руку поддерживаемый санитаром, направился к вертолету. Вскоре бело-голубой Ми-2 без опознавательных знаков, тарахтя, оторвался от земли. Почти тотчас же к машущему рукой Большому Беслану присоединился вышедший из палатки стройный, темноглазый юноша в камуфляже, тот самый, так нелепо и безвременно погибший в Турции…

— Салам алейкум, дада!

— Алейкум ассалам, Амир!

— Значит, и у Микадо нет камня?

— Хвала Всевышнему, он так и не нашел его, сын.

— Это страшный человек, дада, очень-очень страшный…

— Человек ли? — задумчиво поднял бровь полковник Борзоев. — Что он предлагал тебе?

Красавчик Амир брезгливо поморщился: