Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия

Культурная работа Дмитрия Бавильского (издавшего, кстати, на эту тему не так давно ещё одну книгу – «Вавилонская шахта»: словесное описание явлений музыки, живописи и скульптуры) кажется мне тем более важной, что её смысл – наращивание возможностей слова, усилие овладевать с его помощью всё новыми областями и превращать эти области из довербальных – в словесно артикулированные: то есть сообщение им нового культурного статуса. Честно говоря, не могу припомнить, кто, кроме Бавильского, сейчас занят тем же самым – по крайней мере, в русской культуре. Вполне возможно, что это – индивидуальный проект, – тем более достойный основательной рефлексии, что задевающий культуру за очень чувствительные нервы.

Нетрудно догадаться, что работа этого рода – эстетическая лишь в одном из своих аспектов. Может быть, даже не в самом главном. Здесь речь явно идёт о вещах более глубоких: о культурной тектонике и пластике, которые складываются не где-нибудь, а именно внутри каждого индивидуального восприятия – подробную картину которого и представляет нам Бавильский. Он, один из исчезающе немногих, показывает нам, «как это делается», «из какого сора» – взаимодействия художественных новинок с как будто личными (на самом деле – имеющими глубокие, разветвлённые корни) пристрастиями и сиюминутными настроениями – растут и крепнут большие смысловые (и предсмысловые) процессы. Как растут те «камни», – структуры культурного пространства, средства его разметки – которые мнятся невнимательному наблюдателю неизменными.

Вот поэтому «отставание» литературы от нынешних претендентов на культурное лидерство совершенно не кажется мне достойным сожаления. Скорее наоборот: благодаря этому «отставанию» она получает дистанцию, с которой может их все, ныне буйно расцветающие, рассмотреть, – и вызов, справившись с которым, она приобретёт (по крайней мере – имеет шанс приобрести) новые, пока не видимые нам отсюда возможности. А там, как знать, может быть – и новый культурный статус. Это тем вероятнее, что мы с вами живём в таком смысловом мире, в начале которого было – и задало его фундаментальные характеристики – не что-нибудь, а всё-таки Слово.

Кстати, подозреваю, что о литературе таких книг – не написано.

2011

Наша Троя в огне [120] Лишь классика способна нас спасти

Марина Михайлова. Эстетика классического текста. – СПб: Алетейя, 2012.

На самом деле, это – столько же об эстетике классического текста, сколько и о его этике. А ещё прежде того (и, может быть, даже больше прочего) – о его онтологии, аксиологии и антропологии (антропопластике! антропоургии! – то есть, о формировании и возделывании человека как индивида и как вида). И петербургский мыслитель Марина Михайлова, представленная в книге как филолог и философ, оборачивается здесь к читателю более философским своим лицом, чем филологическим.

Речь идёт о природе и человекообразующей роли классики – в данном случае, литературной, хотя авторские рассуждения вполне могут быть отнесены к классическим формам и других искусств, а может быть, и шире: областей жизни. О том, что классический текст – как особая разновидность текста с только ей присущими свойствами – в отличие от всех иных его разновидностей, укореняет человека в бытии. Чтение таких текстов – своего рода упражнение в человечности, необходимое, если хочешь быть человеком в полной мере.

«Работа с классическим текстом, в основе которой лежит опыт чтения, – пишет автор в самом начале, – действенный метод возобновления способности чувствовать и понимать, незаменимый инструмент познания и самопознания». Сразу хочется спросить – отчего же только (или прежде всего) классического? не относится ли это к чтению как культурной практике вообще? Но дальше мы этот ответ получим: потому, полагает автор, что классика обладает – не (только) наделяется в глазах воспринимающих, не (просто) кажется таковой в свете тех или иных культурных конвенций, а именно реально обладает – устойчивым набором принципиально важных свойств, благодаря которым само её присутствие в культуре – благотворно, по сути спасительно. Она находится в некотором важном отношении к надысторическим ценностям. Она онтологична.

(То есть, в этом смысле тексты такого рода, по мысли автора, уже сразу возникают как классические, хотя узнаются и принимаются в качестве таковых, как правило, не сразу – должна образоваться дистанция. Тем не менее, «классичность» – вопрос не восприятия, а именно внутреннего устройства.)