Пойманный свет. Смысловые практики в книгах и текстах начала столетия

Один из самых глубоких толкователей ФРАМовского проекта, критик Ольга Лебёдушкина писала, что сквозные темы ФРАМовских авторов – детство и смерть и что это – темы, глубоко родственные друг другу[161]. А ведь, если вдуматься, это – самые основные экзистенциальные константы: начало и конец, возникновение и исчезновение. (Неотделимые друг от друга) возможность и невозможность человека.

Кроме этих констант, разнороднейших авторов ФРАМа объединяет (впрочем, тоже родственное этим двум сквозным темам!) повышенное чувство чудесного. Такого чудесного, которое предшествует любым идеологическим конструктам, пропитывает обыденную жизнь и просвечивает сквозь нее. ФРАМ апеллирует к первичным, мифотворческим силам жизни, расшевеливает их в человеке, не игнорируя, что характерно, того, что было наработано нашей (западной) культурой и цивилизацией за столетия «расколдовывания» мира – не конфликтуя с наследием Просвещения, – но уживаясь с ним. И учитывая его.

«О тайной жизни предметов, – говорит в одном из текстов, комментирующих „Троллей в городе“, Ксения Агалли, – знает каждый, кто не дурак. <…> О тайной жизни самой жизни‚ напротив‚ знают совсем некоторые‚ и еще довольно-таки немногочисленный состав населения смутно догадывается. Поэтому совсем‚ совсем не каждый может взять и написать об этом книжку».

Вот Макс Фрай и собрал таких: которые могут – о чем бы ни писали – именно об этом.

Чудесное, которое просвечивает сквозь ФРАМовские тексты, – отнюдь не добренькое и отнюдь не всегда благорасположено к человеку. Оно умеет быть страшным, жутким (что хорошо видно, например, в текстах одного из «знаковых» ФРАМовских авторов Леи Любомирской: там очень видно, что это чудесное – и жесткое, и темное, и опасное, вплоть до смертоносности. Отчего его чудесность, однако, меньше не становится).

Я бы сказала, это неприрученное чудесное.

Одна из важнейших его черт – с одной стороны, неантропоцентричность (оно – само по себе и не ради человека существует), но с другой стороны – восприимчивость к человеку. С ним можно взаимодействовать, вести диалог, – памятуя, насколько возможно, что результаты такого взаимодействия опять-таки способны быть непредсказуемыми.

Как сказал сам Фрай в одном интервью, «чудесного в этом мире предостаточно, более чем, просто оно выглядит и происходит не совсем так, как нам того хотелось бы, как мы приучены ожидать».[162]

Вот это последнее очень важно. Авторы ФРАМа работают еще и с нарушением типовых ожиданий.

И всё-таки настаиваю: то, что делает ФРАМ, – это именно терапия. Она ведь и жесткая бывает. (Еще одну цитатку хочется вспомнить из аннотаций к ФРАМовским книжкам – в данном случае это «Книга врак» 2003 года: «Листая страницы этой книги, вы вряд ли сможете уютно устроиться, отдохнуть душою. Хуже того, вполне возможно, вы так расстроитесь, что пропадет аппетит, зависнет компьютер и сломается телевизор, а от этого, не к ночи будет сказано, может начаться духовная жизнь.

Врагу не пожелаешь».[163])

«Забавно, – пишет Фрай во вступлении к рассказам из последнего сборника, „В смысле“, – (и в высшей степени оптимистично) выглядит тот факт, что моя книгоиздательская затея, начавшаяся когда-то как безответственная игра, с нелепой, в сущности, „Книги непристойностей“, десять лет спустя завершилась сборником интересных и мощных текстов; название его полностью соответствует содержанию и свидетельствует, что прошедшие годы были целиком посвящены обретению смысла». Хотя об этом как о специально поставленной задаче все эти десять лет как будто никто и не думал.

В общем, вся история ФРАМа, от «Книги непристойностей» до заклинаний (последние, прямо-таки магические рассказы – «Петра» Александра Шуйского и «Семь звезд» из цикла о Южнорусском Овчарове Лоры Белоиван), – это история – да, конечно, о плодотворности игр тоже, но прежде всего всё-таки о том, что реальность только тем и занята, что не совпадает с нашими сознательными намерениями, а смысл сам находит человека. Особенно если ему помочь.

«А я очень люблю, – иронизировал Фрай в ставшем уже, кажется, хрестоматийным диалоге с Дмитрием Дейчем, – обманывать ожидания, более того, полагаю это чрезвычайно полезным делом и вообще важнейшим из искусств».[164]

Ну да. Ведь так называемая реальность делает то же самое. Чтобы доказать нам, что она настоящая. И заодно – чтобы ожидания росли, не успокаивались на стереотипах.

ФРАМу – в полном соответствии с повадками настоящей реальности – удалось нечто даже большее, чем перерасти первоначальный замысел. Это-то по силам всякому живому предприятию. ФРАМ же перерос – случайность, первоначальное отсутствие замысла: не имея его изначально, он себе этот замысел вырастил, собрал «из подручного материала» (по ходу дела обнаружив глубокую неслучайность этого материала) – и сам вырастился им.

Не напоминает ли это вам ситуацию с человеческой жизнью вообще? Мне – очень напоминает.