«Лейла, ты должна была кому-то сказать. Это ужасно. Ты была несовершеннолетней».
«Кому сказать? Да ничего же и не произошло».
«Неважно, что произошло, суть в том…»
«Вот, пожалуйста, опять ты с этой ебаной сутью».
«Неужели ты не понимаешь, что это ужасно? Что нужно было об этом сказать?»
Она открыла глаза, глубоко вздохнула и села, чтобы меня лучше видеть.
«Сара, ты преувеличиваешь. Ему было меньше лет, чем тебе или мне сейчас». «Это совершенно неважно. Ты была несовершеннолетней, он был твоим учителем».
«Слушай, не воняй… Ты злишься только потому, что не знала».
Я встала и направилась в ту сторону, откуда были слышны автомобили. Я больше не могла ее переносить. Она была переполнена самой собой, она была всегда права и неуязвима в своем великом знании.
«Сара, подожди…»
«Не буду я ждать. Я хочу выбраться из этой ебаной страны как можно скорее».
Она догнала меня и схватила за руку.
«Подожди, мать твою…»
«Чего ждать-то? – спросила я. – Сначала ты нас чуть не убила, а теперь объясняешь, что это нормально, когда какой-то тридцатилетний кретин лапает в своем кабинете несовершеннолетнюю?»
«Все не так просто, Сара. Некоторые люди просто…»
«Просто – что? Педофилы?»
«Одиноки. Некоторые люди просто одиноки».
Я презрительно улыбнулась и продолжила идти к шоссе. Скоро увидела нашу машину, она, не на асфальте, была белой и неуместной. Я поняла, что придется кого-нибудь останавливать и просить помощи. Вышла на шоссе, принялась махать. Несколько машин засигналило и объехало меня, видно, в темноте я казалась растрепанным троллем, который живет на кукурузном поле и время от времени выходит на шоссе пугать водителей.
«Что это ты делаешь?» – спросила она.
«А как ты думаешь, что я делаю? Кто-то же должен нас вытащить. Из-за того, что тебе захотелось попи́сать.
«Так никто не остановится. Скачешь тут, как псих».
Лейла вышла на шоссе и вытянула длинную загорелую руку с поднятым большим пальцем. После двух-трех машин остановился один «Пежо» и двинулся к нам, задним ходом.
«Сейчас еще окажется, что это какой-нибудь маньяк. Кончим жизнь в чьем-то подвале и без почек. Потому что тебе захотелось пи́сать».
«Вот тебе наконец и хорошая история», – ответила она.
Из «Пежо» вышла пожилая женщина в джинсах и пестрой рубашке, с волосами особого фиолетового оттенка «прощай молодость». Лейла с улыбкой Лелы Берич и произношением дипломированного преподавателя сербского языка и литературы принялась объяснять ей ситуацию. Исключив кадры со своей рукой на руле.
«Вижу… Все вижу…» – сказала женщина, бросив взгляд на «Астру», махнула рукой и направилась обратно к своей машине. В этот момент я подумала, что она нас бросит и мы проведем ночь в кукурузе. Но она все-таки вернулась с буксировочным тросом в руках; в ее движениях угадывалось раздражение, как будто ей уже в который раз приходится вытаскивать из кукурузы заблудившихся девушек.
«Давайте, девчонки… – сказала она, протянула мне стальной крюк и пошла назад. Между мной и ею разматывался длинный черный трос. Подойдя к «Пежо», она обернулась и крикнула: – Засучили рукава и за дело! Мы не на дискотеке!»
[Я должна рассказать и эту историю. Засучить рукава. Без нее все это не имело бы никакого смысла. Хотя ты презираешь смысл. Но в моем покрытом льдом озере осталось не так уж много воспоминаний. Какие-то трещины тут и там, скоро все превратится в мертвый хрусталь. Госпожа Кнежевич сможет изваять маленькую утку и добавить ее в свою горку рядом с остальными. Не переоценивай себя. Эти буквы не что иное, как мои усталые пальцы, они выжимают старую тряпку до последней капли. Еще немного – и я засохну, как кукурузное поле. Но до тех пор давай продолжим.
Одна трещина, посмотри. Остров, лето перед концом света. Теплое море и холодное пиво. Смотри, сейчас лучше видно. Там, где мы перестали быть ты и я. Там, где у тебя в последний раз были черные волосы. Давай расскажем и эту историю. Я не буду искать ее суть, обещаю. Спрячу ее где-нибудь в твоем ухе так, что никто не сможет найти. Неужели ты не заметила, что я не описала твои уши? Вот видишь. Не узнают, где искать.