Поймать зайца

Она произнесла все это, не повышая голоса. Растянувшаяся на земле среди мертвой кукурузы, она была похожа на какого-то брошенного домашнего зверя, вышвырнутого из окна глухой ночью. Я не знала, что сказать. Она всегда знала, как оставить меня без убедительных аргументов, даже когда нам обеим было ясно, что я права. Она умела произнести такую фразу, в которую я попадала, как в клетку, и оставляла меня в ней дергаться от моей крайне неуместной злобы. Она знала, что я не собиралась уезжать. Желание увидеть Армина виднелось на мне повсюду, она могла учуять его своими звериными ноздрями. «Я просто хочу доехать до Вены целой и невредимой», – сказала я и села на землю. Я сидела спиной к ней, посрамленная бессмысленностью своего бешенства.

«Ты хочешь доехать. А что со мной? Ты и меня повезешь? Или это поездка Сары? Сара едет в Вену. Живая и невредимая».

«Ох, Лейла, перестань говорить глупости. Ясное дело, мы едем обе. Я здесь из-за тебя».

Она молчала. Взяла мою злобу, стянула с нее все, до голой кожи, разделала на куски, перемоделировала и снова использовала против меня. Она была мастером выворачивать ситуации наизнанку. Для кого-то, кто мог заполнить часы бессмысленной болтовней, у нее было самое тяжелое молчание на свете. Оно лилось мне в уши, как отравленное море. Я снова легла на землю и глубоко вдохнула запах мертвого поля.

«И что насчет Майи из четвертого бэ?» – спросила я ее через некоторое время только для того, чтобы продолжить разговор. Мне хотелось, чтобы мы выбрались из этой проклятой кукурузы и поехали дальше.

«Ну, Майя, знаешь… Та, про которую рассказывали, что она засовывает в себя кукурузу».

«А ты веришь придурку Деяну?» – ответила я раздраженно, как будто Деян виноват, что мы чуть не погибли.

«Я не верю ни Майе, ни Деяну».

«И что дальше? В чем суть?»

«Нет никакой сути, Сара. Ты и твои проклятые сути».

«Что все это значит?»

«Ничего».

«Нет, я серьезно. Что это я и мои проклятые сути?»

«Да все это. Тема, идея… Место действия. Не все же должно иметь суть. Будь взрослее», – сказала она мне.

«Я – взрослее? Да ты нас чуть не убила из-за того, что тебе захотелось попи́сать!»

«Не я чуть не убила нас… Видишь? Ты снова за свое».

«За что за свое?» – спросила я.

«Это твоя выдумка. Ты нас чуть не убила. Мы просто свернули с дороги. С нами ничего не случилось. Неужели тебе настолько скучно жить, что ты должна постоянно выдумывать какую-то драму?»

«Лейла, у меня лоб в крови».

«Я тоже в крови, уже три дня, но не жалуюсь».

Мне не хотелось дискутировать. Я закрыла глаза, помассировала виски и попыталась представить себе, что мы где-то в другом месте. Может, на том острове. До того, как все пошло к черту. Я чувствовала запах мертвой кукурузы и рассохшейся земли, на которой Лейла оставила след своей крови. Я представила себе маленький, высохший корень, как он оживает, один среди всей этой бесплодной земли, как упрямо старается и прорастает вопреки всему. Представила себе и ее кровь, как она проникает глубоко в сухую землю и воскрешает целое поле. Кукуруза снова становится золотой и стройной. Я вспомнила, что мы недалеко от пограничного пункта. Мы лежали, как две точки на географической карте, совсем рядом с красной линией. Было в этом что-то утешающее. Я хотела представить себе Армина, взрослого, с седыми волосами, как он изумленно на меня смотрит после всех этих лет, как смеется, но не получилось. Я думала о Майе из четвертого бэ и о ее фотографии, которую я однажды видела в «Фейсбуке»: она в инвалидном кресле, в толстом джемпере с вышитыми цветами, и ее полный муж, он стоит за спиной и улыбается. По одному сыну с каждой стороны, третий на руках. Усталая Майя из четвертого бэ, гордо сфотографировавшаяся для своих пяти сотен виртуальных друзей.

«Хочешь, расскажу тебе одну историю?» – спросила вдруг Лейла.

«Только пусть она будет без сути, пожалуйста. Ведь мы же взрослые».

«Разумеется, без сути».

«А тема и идея? Место действия?»

«Тема: педофилия. Место действия: кабинет математики. Идеи нет. Идеи так же глупы, как и сути».

Я приподнялась на локтях и посмотрела на нее. Она лежала с закрытыми глазами, молния на джинсах у нее по-прежнему была расстегнута, ладонь замерла на голом животе. Время от времени доносился звук автомобиля, фары перелетали горизонт, а потом исчезали в темноте.

«Какая педофилия? О чем ты говоришь?»

«О преподавателе математики. Помнишь его? Тот, мой?»

«И что с ним?»

«Напал на меня… Вообще-то «напал» – глупое слово. Набросился».

«Что?»

«Что слышала».

«Когда?»

«Как-то раз, во втором классе средней школы. Дело в том… я пошла к нему, понимаешь? Я хотела, не знаю… Понятия не имею, чего я хотела. А он начал меня хватать, и весь… он был сам не свой, был как бешеный пес».

Голос ее был спокойным, как будто она объясняет мне простую математическую проблему и при этом потешается над моей неосведомленностью.

«И что было дальше?»

«Ничего, я оттолкнула его и вышла из кабинета».

«Не могу поверить. Значит, поэтому он и ушел, кобель», – сказала я.

«Думаю, ему было хуже, чем мне. Знаешь, он, бедный, скроил такую физиономию…»