Поймать зайца

Тогда я это и сказала. Не знаю почему. Может, чтобы оправдать, что так глупо распустила нюни, придать всему некоторый вес. Вырвалось само.

«Я испугалась, Лейла… Сначала Армин, теперь ты».

Раскаялась я в тот же миг. Я увидела твое лицо, оно изменилось, как будто кто-то вдруг погасил в тебе свет. Полное отсутствие хоть какого-то сожаления. Это лицо испугало меня больше, чем твоя поддельная смерть.

«Что ты имеешь в виду – сначала Армин?» – спросила ты меня медленно. А я молчала. Пряталась за свой плач. Если твой папа что-то услышит. Я вспомнила плакат с лицом Армина. Папка делает что может.

Ты ударила меня по лицу. Я посмотрела на тебя изумленно, мне показалось, что это произошло случайно.

«Прекрати распускать сопли и ответь мне. Что значит «сначала Армин»?» – повторила ты.

Я начала всхлипывать и глотать морскую воду, а ты, совершенно не растроганная моим спектаклем, снова влепила мне пощечину. Рот был полон соли, солнце било в темя. Ноги устали. Мне хотелось схватиться за что-нибудь, у меня не было сил держаться на поверхности. Я инстинктивно потянулась к твоему плечу. Ты с отвращением оттолкнула меня, будто я скользкий комок водорослей, и поплыла к берегу.]

10.

Тишина снова влезла в машину как неприятная автостопщица, пока мы неслись к Загребу. Я ожидала, что что-то особенное произойдет на границе: у нас будут проблемы с документами, что-то окажется не в порядке с автомобилем, у нас найдут полкило кокаина под сиденьем или что-нибудь в этом роде. В конце концов все оказалось совсем легко. Босния сперва попыталась задержать нас кукурузным полем, запутать белые волосы Лейлы в мертвых стеблях, проглотить нас под бесплодными растениями. А потом выплюнула через границу, просто так.

Все было иначе, когда я уезжала в первый раз. Тогда я была одна, с двумя большими чемоданами и двумя бумагами, которые хранила в кармане пальто так, как будто от них зависит моя жизнь: на одной я распечатала билет на самолет, а во второй было написано, что я принята в магистратуру по литературе в самом плохом из тех восьми ирландских университетов, в которые я подала документы. Эти две бумаги были для меня драгоценнее паспорта. Только с ними я смогу избавиться от той, другой Сары, которая покидает Лейлину комнату, Сары, чьи ногти испачканы землей, в которой она похоронила Зеца.

Но на этот раз мы покинули ту мрачную страну вместе, плечом к плечу, без особой волокиты. Босния полностью потеряла смысл сейчас, когда я знала, что отбираю у нее Лейлу и что Армин где-то в другом месте. Она осталась без батарей. Когда смотрели наши документы, из паспорта Лейлы на мгновение блеснула фотография серьезной беловолосой женщины. Под толстыми пальцами полицейского я прочитала: «Лела Барун». Мы двинулись дальше без всякой драмы. Я не хотела смотреть в зеркало заднего вида, где исчезала моя страна. Я не хотела видеть ее сжатой в маленьком кусочке стекла, ограниченной пластиковой рамкой, с которой свисало обручальное кольцо Лелы Барун. Я хотела ее помнить большой и зеленой, омытой реками и живой, такой, чтобы изображение хотелось увеличить движением двух пальцев. Я хотела ее помнить такой, какой она никогда не была, по крайней мере по отношению к нам.

Это был последний раз, когда я видела Боснию.

Спускалась темнота. Настоящая, логичная, ожидаемая темнота, которая приходит, когда небесные тела меняют свое положение. Я могла еще видеть немного солнца, как оно неохотно спускается за горизонт на краю обширной долины. Я видела соколов, худых и усталых, но по-прежнему гордых, по-прежнему смертоносных для голубей, зайцев и мелких грызунов. Видела автомобили, набитые семьями, которые надеются, что семь дней на море придадут им смысл – им, их матрасам для пляжа, кремам для загара и затхлым бракам. Я чувствовала облегчение, потому что мы наконец-то оказались вне той густой органической темноты. Но опять же, это было похоже на ту разновидность облегчения, которую чувствует героиня фильма ужасов, когда думает, что она в безопасности, хотя зритель-то умнее. Зритель всегда первым видит убийцу. Если та темнота, до которой я в Банялуке могла почти дотронуться, почувствовать ее волокна на языке, проникнет в кровеносную систему и распространится в легких, в печени, в мозгу, ты уже никогда больше не будешь чистой. Время от времени она появляется на поверхности кожи, делает ее более грубой и более холодной, мало-помалу ослабляет, до тех пор пока все повседневные удовольствия не начнут казаться тебе совершенно тривиальными, а то простое счастье, на которое ты рассчитывала, не ускользнет из твоих грубых рук.