Поймать зайца

Лейла несколько раз пыталась начать разговор, но я только кивала, пожимала плечами или бормотала «угу». Перед глазами у меня по-прежнему стоял преподаватель математики, он бесил меня больше, чем то, что она нас чуть не убила. Я попыталась вспомнить его руки – как он пишет какие-то цифры на зеленой доске, как открывает дневник и вписывает туда оценки. Потом я те же самые руки переносила на Лейлино тело, которое только начинало наливаться теплом взросления где-то между ребенком и женщиной. Это было мучительно. Не потому, что я ревновала, и, признаюсь, не потому, что он был настолько старше ее, а потому, что этот кусок истории я получила из других рук. Мне нужна была другая Лейла, та, с черными волосами и нетронутым гименом, которую еще не начала подтачивать ирония; эту главу должна была рассказать мне она.

У меня не было настроения гулять по Загребу. Пока я искала, где припарковаться, Лейла отправилась купить нам еды. Вернулась она с двумя холодными сэндвичами, большой пачкой печенья «Медовое сердце», тремя сникерсами и двумя литрами кока-колы. А я купила нам одну невыносимо жаркую ночь на верхнем этаже маленького хостела без кондиционера. Из тесной душной комнаты на Скалинской улице мы слышали колокола кафедрального собора и музыку из ближайших кафе. Ванная была общей на всех жильцов четвертого этажа. Лейла пошла в душ и, ожидая в очереди перед закрытой дверью, завязала разговор с каким-то типом из соседней комнаты. Я слышала, как он что-то поет и как она смеется тем самым дешевым хохотком Лелы Берич. Я не смогла удержаться – приоткрыла дверь ровно настолько, что их было слышно. Я хотела услышать все равно что, минимальный отрезок, который бы помог мне сконструировать эту новую Лейлу и понять, кем она стала за те двенадцать лет, что мы с ней не виделись и не слышали друг друга.

«Да это не так. – Я услышала ее смех. – Надо: «С маршалом Тито, геройским сыном…» и потом что-то, не знаю, может… не попадем мы в ад?»

«С маршалом Тито, толстенным сыном, все попадем мы в зад?» – предложил свой вариант собеседник, а она захохотала так, будто это было самое смешное, что она когда-нибудь слышала.

Я подошла к двери и осторожно посмотрела. Она стояла, прислонившись к стене, крутя в пальцах прядь волос. Она прекрасно владела всеми пошлыми приемами общения. Лейла умела исполнять сложную кадриль, та была у нее в крови, а я никак не могла ей научиться. Два-три движения – и тот, кто рядом с ней, уже купился.

Она продолжала со своей кривоватой улыбкой: «Ой, как там было… Мы поднимаем… Что мы там поднимаем?»

«Мы поднимаем юбки…»

«Ха-ха-ха, да не юбки, какой же ты испорченный…» – сказала она и шлепнула его полотенцем по груди.

«Мы поднимаем ноги… чтоб замочить многих…» – продолжал этот идиот.

«И мы сожмем… – сказала Лейла, на что они вместе улыбнулись. – Что мы сожмем?» – спросила она, продолжая улыбаться и даря ему тупой и доверчивый взгляд наивной девочки.

«Все что угодно сожмем…» – ответил он и щелкнул ее пальцем по носу.

Он был не меньше чем на десять лет младше, но это, несомненно, не было важно. Лейла умела себя растопить и заново смоделировать в зависимости от формы, которую ей предлагали. У нее от рождения имелся сенсор для определения того, что в ней искали, и она могла в две секунды превратиться именно в то, о чем тоскуют, в то, во что верят, надеясь, что это даст им полноту и правильно их истолкует, придаст какой-то смысл или хотя бы воплотит в жизнь какую-нибудь дешевую мечту продолжительностью в два порнографических кадра. Она была способна всю себя свести к минимуму.

Даже издалека, в узкую щель между дверью и стеной, мне было видно, что у него встал. Потом наконец из ванной вышла смуглая девушка и, улыбнувшись, пролепетала: «Извини, что тебе пришлось столько ждать». Тут же стало ясно, что это его девушка, – он повесил ей на плечо свою студенистую руку и увел в комнату рядом с нашей. Лейла, прежде чем войти в ванную, ему подмигнула.

В тот вечер из соседней комнаты доносились громкие, нарочито выразительные вздохи, какие обычно производят женщины, которые верят, что сами виноваты в плохом сексе и что дополнение в виде тайком выученных вскриков поможет исправить эту несправедливость.

«Бедняжка… Теперь она должна трахаться с этим несчастным, потому что ты его продинамила», – сказала я в темноте. Я знала, что Лейла не спит, она всё время вертелась в кровати из-за жары.

«Опа… Сара заговорила. Я думала, ты будешь игнорировать меня до Вены».

«Сейчас я серьезно. А ты что, обязана флиртовать с каждым придурком, который тебе подвернется?»

«А ты что, обязана презирать каждого, кто не окончил литературный факультет, не написал книгу и не может цитировать Црнянского?[6]»

«Это вообще не так».

В соседней комнате любовник заорал: «Тебе хорошо?! Тебе хорошо?!» – на что мы с Лейлой рассмеялись.

«Это все из-за тебя, – сказала я, – он знает, что ты можешь его услышать».

«Оставь их… Пусть любятся».

«А что, если сегодня вечером они сделают ребенка? Из-за того, что у него встал? Это будет на твоей совести».

«У него встал не на меня, а на Тито».