Поиск исторического Иисуса. От Реймаруса до наших дней

Маг – это тот, кто может исключительно своими действиями проявить божественную силу в отношении отдельного человека посредством индивидуального чуда, а не опосредованно посредством коллективного обряда[463].

При этом Кроссан различает реальную физическую «болезнь» (disease) и некий «недуг» (illness) – «социальное восприятие физического состояния человека»[464]. Иисус, согласно Кроссану, не мог «вылечить болезнь», поскольку Его действия не могли реально повлиять на физическое состояние человека, но мог «исцелить недуг» – посредством Своих действий ввести человека в социум, продемонстрировать соотечественникам возможность принятия в общение любых людей. Весть о принятии проявлялась в «исцелениях» Иисусом прокаженных (под евангельской проказой Кроссан, как и некоторые другие исследователи, понимает не тяжелую болезнь, известную как лепра, но, вероятно, незначительное заболевание, вроде лишая, из‐за которого страдало в первую очередь не здоровье человека, но его социальный статус). Используя идею антрополога Мэри Дуглас о том, что индивидуальное тело является микрокосмом тела коллективного, Кроссан интерпретирует исцеления Иисусом конкретных людей как отображение исцеления общества от социальных и политических «недугов».

Например, эпизод исцеления Гадаринского бесноватого (Мк 5: 1–17) интерпретируется Кроссаном как символ ухода римских оккупантов («легион имя мне» – Мк 5: 9) из земли Израиля. Большинство повествований о чудесах Иисуса носят не исторический, а притчевый характер, то есть служат наглядной иллюстрацией проповеди Иисуса. Так, отрицая историческую возможность воскрешения Иисусом Лазаря (Ин 11), Кроссан утверждает наличие базового смысла, который демонстрируется этим чудом: от смерти к жизни. Как пишет Р. Мартин:

эту идею – от смерти к жизни – прекрасно понимали слушатели Иисуса из Верхней Галилеи, когда Он проповедовал им о Царстве Божьем; Царстве, в котором они вновь обретут контроль над своими судьбами[465].

Вторая часть символической проповеди Иисуса, согласно Кроссану, – трапеза (meal). Совместная трапеза, устраиваемая Иисусом, разрушала границы общества: исчезала иерархическая система религиозной власти храмового священства, политическая власть Рима, граница между богатым и бедным, патроном и клиентом, мужчиной и женщиной, свободным и рабом, чистым и нечистым, святым и профанным. М. А. Пауэлл пишет об этом:

Трапеза еще более, чем тело человека, была социальным символом. Просто совместное вкушение пищи означало принятие других людей в социальное общение. То или иное место, занимаемое человеком за столом, означало его специфический социальный статус (ср. Лк 14: 7–11). Во время существования столь строгих социальных условностей Иисус особо выделял Свою практику совместной трапезы абсолютно со всеми людьми, включая социальных изгоев. В Своей притче Он сравнил Царство Божье с пиром, на который приходят нищие, убогие, слепые и увечные (Лк 14: 21–23)[466].

А вот что пишет об этом сам Кроссан:

Его (Иисуса. – А. А.) стратегией (эксплицитно для Него и имплицитно для Его последователей) была комбинация свободного исцеления и свободной трапезы, религиозный и экономический эгалитаризм, равно отрицавший иерархические и патронажные нормы как еврейской религии, так и римской власти… Чудо и притча, исцеление и трапеза были предназначены, чтобы ввести людей в непосредственное духовное и физическое общение с Богом, непосредственное духовное и физическое общение друг с другом. Другими словами, Он возвестил Царство Божье[467].