Пойте, неупокоенные, пойте

Пленка в моем горле кажется толстой, словно комок ватных шариков. Мне трудно дышать.

– Что-то не так?

– Нет, сэр, – Майкл говорит за меня. – Мы едем уже несколько часов. Ей просто нужен отдых.

– Сэр, – полицейский качает головой. – Можете выйти из машины, мэм, с правами и страховкой?

Я снова чувствую его запах – пота и пряностей.

– Да, – говорю я.

Бардачок забит бумажками, пакетиками кетчупа и детскими влажными салфетками. Когда полицейский удаляется, чтобы поговорить с шипящим и трескающим голосом из своей рации, Майкл наклоняется, положив руку на мою спину в районе нижних ребер.

– Ты в порядке?

– Во рту сухо, – кашляю я, вытаскивая страховой полис.

Я хватаю кошелек и выхожу из машины, жду возвращения полицейского; все, кроме Микаэлы на заднем сиденье, замерли. Та мечется и вопит. Сейчас чуть за полдень, деревья по краям дороги прогибаются то влево, то вправо. Недавно народившиеся весенние насекомые шипят и щелкают. У обочины внизу канава, наполненная стоячей водой и множеством извивающихся головастиков.

– Почему ребенок не в детском кресле?

– Ей стало плохо, – отвечаю я. – Моему сыну пришлось ее достать.

– Кто тот мужчина и другая женщина в машине?

Муж, хочется сказать мне, как будто это защитит нас. Даже нет: мой жених. Но мне и правду сказать сейчас тяжело, и я точно знаю, что с этим комом в горле соврать убедительно наверняка не выйдет.

– Мой парень. И подруга, с которой я работаю.

– Куда вы направляетесь? – спрашивает полицейский.

Блокнотика с билетами для штрафов у него в руках нет, и страх, который бурлил у меня в животе, поднимается к горлу и жжет жарко, словно кислота, давя с обратной стороны на пакетик, медленно опускающийся вниз, к желудку.

– Домой, – говорю я, – на побережье.

– Откуда вы?

– Парчман.

Понимаю, что это была ошибка, как только произношу. Следовало сказать что-то другое, что угодно: Гринвуд, Итта-Бена или Натчез, но на ум приходит только Парчман.

Наручники застегиваются на моих руках, не успевает смолкнуть последняя “н”.

– Сидеть.

Я сажусь. Комок в горле – словно мокрый хлопок, становящийся все плотнее и плотнее по мере опускания. Полицейский возвращается к машине, заставляет Майкла выйти, надевает на него наручники и усаживает рядом со мной.

– Детка? – спрашивает Майкл.

Я качаю головой – нет. Воздух тоже как хлопок, сырой от весеннего дождя, и из-за этого мне кажется, что я задыхаюсь. Джоджо вылезает из машины, Микаэла держится за него, обхватив его ногами, и крепко обнимает его за шею. Мисти вылезает с заднего сиденья с выставленными вперед ладонями, ее губы двигаются, но я ничего не слышу. Полицейский смотрит на них, принимает решение и идет в сторону Джоджо, доставая третью пару наручников. Микаэла завывает. Полицейский машет Мисти, веля забрать Микаэлу, и та утыкается в шею Джоджо и пинается, когда Мисти оттаскивает ее от Джоджо. Ей никогда не нравилась Мисти: однажды я взяла ее с собой к Мисти после похода в магазин у шоссе за сигаретами, и когда Мисти наклонилась к машине, чтобы поздороваться с Микаэлой, та отвернулась, проигнорировала Мисти и сказала: Джоджо?

– Просто дыши, – говорит Майкл.

Как просто забыть, насколько Джоджо еще мал, пока я не вижу его стоящим рядом с полицейским. Как просто смотреть на него, рослого и худого, на его широкий живот и думать, что он уже взрослый. Но он всего лишь ребенок. И когда он начинает тянуться к карману, а полицейский направляет в его лицо пистолет, Джоджо вновь становится неуклюжим пухлым младенцем. Я должна закричать, но не могу.

– Черт, – выдыхает Майкл.

Джоджо раскидывает руки в форме креста. Полицейский орет на него, и звук разносится в воздухе, а Джоджо тут же качает головой и спотыкается, когда полицейский пинком раздвигает его ноги; ствол пистолета теперь смотрит немного ниже, но все еще направлен в середину его спины. Я моргаю и вижу, как пуля рассекает мягкое масло его тела. Я дрожу. Когда снова открываю глаза, Джоджо все еще невредим. Теперь он уже на коленях, пистолет направлен ему в голову. Микаэла вырывается из рук Мисти.

– Твою мать! – кричит Мисти и отпускает Микаэлу, та подбегает к Джоджо, кидается ему на спину и обнимает его руками и ногами. Ее маленькие кости – стеклянные шарики, словно щит. Я стою на коленях.

– Нет, – говорит Майкл, – Леони, не надо. Не надо, детка.

Я срываюсь. Представляю, как разрываю зубами глотку этому полицейскому. Руки мне не нужны – я и ногой смогу раскроить ему череп. Джоджо приседает на траву, а полицейский качает головой и, засунув руку под Микаэлу, которая пинает его, надевает наручники на Джоджо одной рукой. Он машет Мисти, и она подбегает, хватает Микаэлу под мышки и борется с ней, как с аллигатором.

– Джоджо! – кричит Микаэла. – Дай Джоджо!

Офицер снова становится передо мной.

– Мне нужно ваше разрешение на обыск машины, мэм.

– Снимите с меня эти наручники.

Если бы он подошел поближе, я могла бы ударить его головой и оглушить.

– Это “да” или “нет”, мэм?

Я глотаю, дышу. Воздух мелкий, словно грязная лужа.

– Да.