Я сую соску поильника ей в рот, но она сжимает зубы и рывком отдергивает голову. Я сжимаю ее крепче, пытаясь удержать на месте, и ее маленькие мышцы подаются под моими пальцами, мягкие, как шарики с водой. Мы боремся так некоторое время; она то встает на ноги, то снова садится, отклоняется назад и извивается, произнося два слова снова и снова.
– Нет. Джоджо.
С меня хватит.
– Черт возьми, Микаэла! Ты можешь заставить ее хоть немного выпить? – спрашиваю я.
Джоджо кивает, и я передаю ему девочку. Без нее мои руки кажутся невесомыми.
Микаэла выпивает четверть поильника и оседает на плече Джоджо, обхватывая его шею одной рукой и гладя. Я жду еще минут пятнадцать, и как только Мисти пристегивается на сиденье, чтобы мы могли продолжить движение, Микаэлу снова рвет. Уже электрически синим, цветом “Пауэрэйда”.
– Да можешь уже и не пристегиваться, толку-то, – говорю я Мисти.
Та закатывает глаза, отстегивает ремень безопасности и присаживается на парковочный блок в тени, чтобы закурить сигарету.
– Мы еще тут побудем.
Я не хочу, чтобы Микаэлу снова вырвало в машине, пока я сижу пристегнутая спереди. Ведь тогда нам придется снова остановиться, чтобы убраться. Жара поднимается с асфальта парковки вместе с паром от дождя. Джоджо сидит боком, спустив ноги на землю, а Микаэла почти лежит на нем.
– Хочешь лечь, Кайла? – спрашивает он. – Может, станет получше, если ляжешь.
Он берет ее под мышки и пытается аккуратно переместить девочку с себя на сиденье, но она держится за него крепко, словно репейник: ее руки и ноги обвивают его и не отпускают. Он сдается и просто гладит ее по спине.
– Мне жаль, что ты себя плохо чувствуешь, – говорит Джоджо, и Микаэла начинает плакать.
Он гладит ей спину, она – ему, а я лишь стою, наблюдая, как мои дети утешают друг друга. У меня руки чешутся что-то сделать. Я тоже могла бы до них дотронуться, но не делаю этого. Взгляд Джоджо отчасти озадаченный, отчасти стоический, отчасти такой, словно он сам собирается расплакаться. Нужно закурить. Я присаживаюсь рядом с Мисти на бетонный блок и выпрашиваю у нее сигарету: ментол укрепляет меня, как будто укладывая мешки с песком вдоль моего позвоночника. Я справлюсь. Жду, пока никотин согреет меня изнутри, словно спокойное озеро, и затем возвращаюсь к машине.
– Заставь ее еще попить, – говорю я Джоджо.
Тридцать минут спустя ее снова тошнит. Я даю ей пятнадцать минут отдыха и снова говорю Джоджо:
– Джоджо, – говорю я.
Он сжимается и игнорирует меня. Микаэла вытирает об его плечо сопли и слезы.
– Все в порядке? – спрашивает она.
– У вас есть что-нибудь от рвоты? Детское?
Она качает головой, и ее выпрямленные волосы развеваются у висков, качаясь, как усики насекомого.
– Не-а. Владелец такое не закупает. Только самое необходимое. Но вы удивитесь, сколько людей приезжают сюда укачанными и просят пепто-бисмол.
Сорняки цветут в кустарниках по краям бензоколонки; фиолетовые, желтые и белые соцветия качаются возле линии сосен. Я кладу руку на загривок Микаэлы, прислонившейся к Джоджо, который сидит на багажнике моей машины, качает ногой и хмуро смотрит на меня и Мисти.
– Подождите, – говорю я и ухожу с парковки вдоль ряда деревьев.
Мама всегда говорила мне, что, если хорошенько поискать, я обязательно найду в этом мире то, что мне нужно. Начиная с семи лет она водила меня в лес около дома на прогулки и показывала мне разные растения, прежде чем выкапывать их или срывать листья, рассказывая, как они могут лечить или причинять вред. Ветер дул высоко в деревьях, но внизу почти все было тихо, кроме меня и Мамы, которая говорила: