После того как я доложил Ельцину о своем разговоре с Шебаршиным, я поехал навстречу Кантемировской дивизии – стало известно, что она двигается по Горьковскому шоссе на Москву. Это была мощная танковая дивизия. До Москвы она не дошла, остановилась километрах в пятнадцати. Язов, слава богу, не дал добро на ввод в город дополнительных армейских частей. Когда я подъехал, танки уже стояли на приколе, были разбиты палатки. Сейчас думаю, а что бы я мог сделать, если бы дивизия не остановилась? Ну, арестовали бы меня, дурака, и все. Но тогда времени размышлять не было. Я зашел в палатку к командиру дивизии. Переговорили. Он мне сказал: «Уезжайте. Никто никуда не двигается. У нас команда – стоять». И матом: «Пошли вы…» Ну понятно же, в армии тогда было тяжелейшее положение, проблем полно, а тут гонят воевать с собственным народом. С тем и вернулся в Белый дом.
На Краснопресненской набережной уже строились баррикады, защитники Белого дома начали самоорганизовываться для обороны, но меня знали в лицо, так что пропустили без проблем. Я вернулся в свой рабочий кабинет на первом этаже. Ельцин с охраной находился в подвале.
А вечером была пресс-конференция ГКЧП, и я увидел эти лица и эти трясущиеся руки. Стало ясно, что путчисты не опасные противники, а какие-то трусохвосты.
20 августа Ельцин взял на себя полномочия главнокомандующего Вооруженными силами на территории России и создал Министерство обороны РСФСР. Министром обороны РСФСР был назначен Константин Кобец.
К вечеру 20-го поползли слухи о том, что готовится штурм Белого дома. Подозреваю, что утечки были намеренными от тех, кто имел отношение к планированию штурма, – во всех силовых структурах уже были люди, которые не симпатизировали ГКЧП. Как военный человек, я понимал: перед той же «Альфой» мы бессильны. Тогда в распоряжении командира «Альфы» были две спецбригады, сформированные на базе воздушно-десантных войск, они дислоцировались в Теплом Стане. Эти бригады были переданы в распоряжении КГБ по инициативе Крючкова в 1990 году. Никаких иллюзий у меня не было. Хорошо представлял себе, что произойдет в случае штурма. Сначала войсковая операция – в два счета сметут всю толпу у Белого дома вместе с самодельными баррикадами. Потом пару раз ударят по окнам боевыми – не болванками, как это было в 93-м. Где именно в здании находились мы, было хорошо известно. И после такой подготовки войдут внутрь. Ну и две сотни трупов – вряд ли было бы меньше. Я оценивал ситуацию трезво: случись штурм, мы из Белого дома, скорее всего, живыми не выйдем. А если выйдем – то трибунал и тюрьма, без вариантов. Для себя я все решил, под трибунал не пойду, поэтому пистолет Макарова держал заряженным.
Потом, когда мы расследовали деятельность КГБ, командир «Альфы» Виктор Карпухин сказал мне, что действительно он и его бойцы всерьез готовились к штурму. Он был не трусливый человек, Герой Советского Союза, Афган прошел, брал дворец Амина. Переодевшись в гражданское, ходил вокруг Белого дома, чтобы оценить обстановку. И оценил: «Разметали бы, конечно, вас быстро, никакие баррикады бы не спасли». Но, изучая ситуацию, Карпухин понял и другое: без большой крови не обойтись. Было ясно, что мы не сдадимся. Так и доложил первому заместителю председателя КГБ Агееву. Тот – Крючкову. В результате приказа на штурм так и не последовало. Ответственность за большую кровь никто на себя брать не захотел. Даже Крючков. Он же был из партийных назначенцев, никогда не производил впечатления фанатика. Одно дело бумажки подписывать – другое отдать приказ открыть огонь по людям.
Позже, через несколько месяцев после путча, рассказал про свой разговор с Карпухиным мэру Ленинграда Анатолию Собчаку, тот загорелся: «Слушай, парень-то какой настоящий. Позвони, хочу назначить его вице-мэром по безопасности». Но Карпухин отказался. Потом он год работал у Нурсултана Назарбаева. Ушел из жизни в 56 лет.
21 августа стало ясно, что путч провалился. Я приехал в гостиницу, впервые за три дня принял душ, позвонил Тамаре и родителям. В тот же день приехал в гости Иваненко с дыней. Вслед за ним – Куркова и Югин. У всех была потребность перевести дух. Бэлла и Виктор вдруг стали уговаривать меня пойти начальником ленинградского КГБ. Это было странно, и я, честно говоря, не придал этому особого значения.
На следующий день Руцкой, Силаев, члены Совета безопасности СССР Примаков и Бакатин, а также группа депутатов полетели в Форос за Горбачёвым. Я остался в Москве – какой Форос, если я все еще передвигался на костылях.
А 23 августа Горбачёва привезли в Белый дом на заседание Верховного Совета РСФСР. Все помнят эту сцену, когда Ельцин буквально потребовал, чтобы президент СССР подписал указ о запрете КПСС. Я сидел очень близко, во втором ряду, и видел лицо Горбачёва. Для него это было, конечно, унижением. Смотреть на это было тяжко. Я до сих пор думаю, что лучше бы он в тот день подал в отставку.