Пойти в политику и вернуться

Вы просите о том, чтобы в Курском районе был установлен специальный режим прописки и регистрации. Понимаете, чисто юридически мы не можем объявить Курской район пограничным. И все же я, как член Совета безопасности, поставлю вопрос о том, чтобы особый режим тут, на границе с Чечней, – по прописке, проживанию, миграции и проезду – был установлен. Иначе мы с преступностью и похищениями людей не справимся».

Это было в марте, а уже в апреле меня встречал здесь подвижный полк внутренних войск, сформированный по тем самым принципам, о которых я говорил на митинге. Ругали меня за это и тогда, и потом. А я уверен, что обстановку на границе Ставрополья и Чечни мы с помощью казаков всерьез улучшили. И факты это подтверждают.

Очевидно, что Кавказ требовал особого внимания и нестандартных решений.

Именно поэтому я дал добро и на формирование дагестанской милиции из числа жителей республики. В результате 5 тысяч милиционеров стали опорой для наведения порядка в этом регионе. И снова мне «прилетело»: зачем вооружаешь бандитов? Каких еще бандитов?! Именно эти люди через год приняли на себя бой с боевиками Басаева, которые вошли в Дагестан.

В те годы было очень трудно не выходить за рамки своих формальных обязанностей. По-другому было нельзя. Так, мне, министру внутренних дел, пришлось заняться больницей в дагестанском селе Карамахи. Казалось бы, при чем тут я? Да ни при чем, но никто другой эту проблему даже не пытался решить, а ситуация была аховая. Взял решение на себя, привлек финансы и специалистов МВД, и в результате – отличная получилась больница. Местные жители в благодарность даже называли ее моим именем. Не то чтобы это льстило моему самолюбию, но, скрывать не буду, было приятно, что дело сделал, и люди это оценили. К сожалению, больницу разрушили наши же военные, когда в августе 1999 года вели бои с бандой Басаева.

* * *

Должность министра внутренних дел и сама по себе ключевая, но в момент, когда в стране идут тяжелейшие реформы, она становится принципиально важной не только для правоохранительной, но и для политической системы в целом. Само ведомство при этом в политику втягивать было нельзя, хотя желающих это сделать хватало.

Должен сказать, что этой же точки зрения придерживался мой предшественник. Позиция Анатолия Куликова, напомню, стала решающей, когда в 1996 году Коржаков и компания уговаривали Ельцина перенести президентские выборы. Что было, конечно, абсолютно незаконно. Тогда министр внутренних дел заявил, что не гарантирует сохранения порядка в стране – и это был смелый поступок. У меня тоже бывали ситуации, когда приходилось говорить «нет» высоким чиновникам и даже президенту. Как-то первый вице-премьер Борис Немцов на заседании правительства попросил меня разогнать бастующих шахтеров, которые перекрыли железную дорогу в Кемерове. Я ему тогда прямо сказал: «Ты хоть понимаешь, что предлагаешь? Чтобы местные милиционеры разгоняли своих друзей, соседей и родственников? Да и дорогу перекрыли не преступники, а отчаявшиеся работяги. Нельзя этого делать». И не сделал. Сам поехал в Кемерово разбираться. Встречался с местными начальниками, с шахтерами, с политиками. Уговаривал. Объяснял, что в поездах обычные, ни в чем не виноватые люди, часто с маленькими детьми. Правильно ли, что они страдают? Параллельно правительство искало возможность погасить задолженность перед шахтерами, именно в этом была причина протестов. В конце концов, решили просто допечатать деньги. Председатель Центробанка Геращенко поддержал. Не лучшее решение? Согласен, но зато никто дубинками не махал.

Другой эпизод. Я – в Лондоне, подписываю с британским министром внутренних дел Джеком Стро соглашение о сотрудничестве в борьбе с коррупцией. Рано утром прибегает мой помощник: «Сергей Вадимович, Ельцин звонит». Беру трубку. «Вы где находитесь?» – «Борис Николаевич, я в Лондоне, вы же знаете». О каждой поездке за рубеж я, естественно, письменно уведомлял президента. «Вылетайте. Сейчас самолет за вами вышлю». Говорю: «Не надо, у меня через два часа рейс». Поговорил с руководителем президентской администрации Валентином Юмашевым. Оказалось, президент решил вынести Ленина из Мавзолея. Господи, это еще зачем? Ситуация и так непростая, мы на грани дефолта. «Он понимает, что мы взорвем ситуацию? Нам что, делать больше нечего?» Юмашев отвечает: «Вот сам иди и разговаривай с ним». Еду к Ельцину и говорю ему то же, что Юмашеву: «Борис Николаевич, мы взорвем ситуацию. И потом, при чем здесь МВД? Мы что, могилу Ленину будем копать?» Надо сказать, что он меня понял. Поскрипел-поскрипел и согласился, что идея несвоевременная.

Вообще мнение министра тогда значило многое. Все, начиная с президента, не требовали от меня, чтобы я по любому поводу брал под козырек. Но это предполагало и особую ответственность. На первой же коллегии я сказал своим подчиненным: «Политикой у нас будет заниматься один человек – министр. Вы решаете профессиональные задачи».