Поющая раковина Одиссея

«Если до такого-то числа такого-то года, когда заканчивается срок судебного ограничения по данному объекту (отель «Далмация» и прилегающий к нему участок, далее – Объект), в суде появится полноправный наследник или его законный представитель и будут предъявлены соответствующие документы, удостоверяющие законный характер наследования, наследник сможет вступить в права собственности.

Если же до этой даты наследник не заявит о своих правах или не предъявит удостоверяющие оные права документы, то данный Объект, а именно отель «Далмация» и прилегающий к нему земельный участок, перейдет в законную и неотъемлемую собственность городского муниципалитета».

Далее стояла витиеватая подпись городского судьи, дата и печать городского суда.

Дата, которая была названа в документе, дата, до которой должен был появиться наследник семьи Одиссич, должна была наступить уже завтра… Ну да, сейчас ночь, точнее, раннее утро, стало быть, еще сегодня день, а завтра…

– Вот оно что… – пробормотала Марина. – Вот почему они все так спешат, так волнуются… вот почему на все готовы…

– Что вы сказали? – Борис участливо наклонился к ней. – Вам что-то неясно?

– Нет-нет, я все поняла, – ответила Марина сдержанно. – Просто устала очень, такая была длинная ночь.

Она с тоской подумала, что придется тащиться теперь до своей гостиницы пешком, а это минут сорок, хоть здесь все и близко. А сил совсем нету, ноги отваливаются, и спать хочется.

– Я вас отвезу в гостиницу, – предложил Борис, правильно поняв ее намек.

Марина взглянула на него с благодарностью.

Она ожидала увидеть припаркованный автомобиль, любой, хоть старенький пикапчик, в каком возят продукты, но оказалось, что это даже не мотороллер, а электрический самокат.

Ну, выбирать ей не приходится. И Марина встала сзади Бориса, прижавшись к нему, и они понеслись по пустой набережной, и морской ветер свистел в ушах, и волосы ее развевались, и раковина пела свою длинную прекрасную песню.

– Что за звуки? – спросил Борис. – Словно поет кто-то.

– Это у тебя в ушах звенит, – рассмеялась Марина, – не верти головой, смотри на дорогу!

Хорошо, что в гостинице все спали, даже портье, потому что в зеркале возле стойки отражалось форменное чучело. Волосы стоят дыбом, платье испачкано архивной пылью, макияж безнадежно размазался. Но Марине было уже все равно, она даже не сказала Борису ни слова на прощанье.

Хватило сил только стащить платье и кроссовки, и Марина повалилась на кровать. И спала остаток ночи без сновидений, и никто ее не беспокоил. И проснулась она от стука в дверь, когда солнце даже не заглядывало в окно, а поднялось гораздо выше.

Стук повторился.

– Войдите! – крикнула Марина. – Не заперто!

И правда, ночью она и не подумала закрыться изнутри, еле доползла до кровати.

Сначала появился большой поднос. На нем стоял блестящий кофейник на две чашки кофе, такая же блестящая сахарница и молочник. Еще была большая тарелка, на которой лежали две булочки с изюмом и корицей, а еще два круассана. И масло в розетке, и варенье, и, кажется, еще мягкий творожный сыр.

Над подносом виднелось улыбающееся лицо той самой полноватой портье, с которой Марина общалась чаще всего.

– Обслуживание в номерах! – пропела портье, и у Марины не повернулся язык спросить, с чего это вдруг такой сервис, с чего это ей несут завтрак в номер.

Она точно знала, что такая услуга в этой гостинице не предусмотрена. Отдыхающие здесь потихоньку стягивались на завтрак по утрам в длинное полутемное помещение, где был шведский стол, причем даже кофе они должны были заваривать себе сами. Ну, в конце концов, кнопку на кофеварке нетрудно нажать…

И тут вдруг такой сервис.

– Завтракайте! – сказала портье, переставляя все на специальный столик, который устанавливался прямо в постели.

(А Марина-то недоумевала, для чего в номере эта штуковина…)

Оставшись одна и чувствуя себя по меньшей мере английской аристократкой или русской помещицей, Марина налила себе кофе и принялась за круассаны.

Есть хотелось ужасно, поскольку вчера там, на балу, ее не угостили ужином. А ведь обещали, что-то такое было написано в приглашении. Но возможно, дело в том, что она сама ушла раньше, так сказать, по-английски, не прощаясь.

Итак, она густо намазала круассаны маслом, потом положила еще варенья, съела все и даже не ужаснулась, когда обнаружила, что съела еще и булочки.