Поющая во тьме

Изъеденный язвами сожаления и отравленный ядом прошлого, сейчас он направил свои стопы в сторону Намирра. По пути он не задерживался подолгу на одном месте, берясь за всякую подручную работу, забыв о ремесле лекаря и прибегая к своим знаниям лишь в самых крайних случаях. У него неплохо получалось плотничать, и он со всей душой отдался этому делу. Не раз ему предлагали остаться, пустив корни в том или ином городе, но каждый раз он отрицательно качал головой и едва заканчивал начатую работу, как вновь пускался в путь.

Через полтора года на широких мощеных улицах одного из городов Намирра появился чужеземец. Его можно было принять за намиррца, если бы не слишком смуглая кожа и замашки иностранца. Он был слишком легко одет для этого прохладного времени года и шёл, постоянно озираясь по сторонам. Чужие заинтересованные взгляды скользили по его ладной, крепкой фигуре, по плечам, раздавшимся вширь от постоянной физической работы, но едва взгляд наталкивался на побледневшие, но ещё хорошо заметные шрамы на лице, как любопытствующие предпочитали отводить глаза. Они гадали, зачем это чужестранец в одиночестве праздно шатается по городу, изредка улыбаясь и что-то бормоча себе под нос.

Лекс бродил по улицам родного города, которые ещё были им узнаваемы, но все же изменились за эти долгие годы. Воспоминания лёгкой сизой дымкой окружали его, напоминая о прошлом. Но вопреки ожиданиям, он чувствовал лишь лёгкую грусть по давно ушедшему: никаких болезненных терзаний, раздирающихся душу. Ему надо было проделать такой долгий путь, чтобы, наконец, понять: то, за что он так упорно цеплялся, отмерло и уже давно. А он лишь по привычке или из слепого упрямства хватался за него и шёл на дно, не давая себе хоть ненадолго вздохнуть полной грудью.

Он остановился перед высокими коваными воротами, нерешительно толкнул калитку и вошёл во двор дома, где провёл своё детство. Он не сомневался, что родители всё ещё живы. Это была какая-то непоколебимая уверенность, произрастающая изнутри. Дверь ему открыл один из слуг, немолодой, но незнакомый Лексу. Наверное, старый Ломарт, прислуживающий их семье очень долго, всё же умер.

- Чего вам? - тон слуги был неприветлив. Он с открытой неприязнью разглядывал чужеземца.

- Я хотел бы увидеться с хозяеином, с Ремином эн-Рамид или его супругой.

- Хозяева не предупреждали о вас.

Слуга попытался закрыть дверь, но Лекс проворно схватил ее и дёрнул на себя.

- О моем появлении они не могли знать заранее. Иди и доложи, кому-нибудь из хозяев. Или хочешь, чтобы они, узнав позже о твоём своеволии, отходили тебя палкой или того хуже мокрым полотенцем по лицу.

В доме Лекса родители изредка наказывали особо провинившихся слуг. И неизвестно, что ещё было хуже, получить пару ударов палкой или мокрым полотенцем по лицу, захлестывающим глаза.

Слуга помрачнел, видимо на своей шкуре ему уже доводилось испытывать все прелести этих наказаний. Нехотя, он пропустил непрошеного гостя внутрь, провел его в гостиную и ушел за хозяевами, гадая, откуда этому незнакомцу известны столь щепетильные подробности.

Несколько минут прошли в томительном и тревожном ожидании. Лекс разглядывал изменившийся интерьер гостиной, чувствуя себя неловко в этой роскошной обстановке. Послышался звук неторопливых мягких шагов. Не было характерного пристукивания тростью об пол, значит, это был не отец. Дверь отворилась и в комнату вошла мать. Да, годы отразились на ней: в высокой пышной причёске отчётливо виднелись седые пряди, а на лице добавилось морщин. Она стала более грузной, чем была, но её глаза остались такими же: мягкий взгляд, всегда немного удивленный, будто впервые в жизни взирающий на этот мир. Она прошла на середину комнаты, присев в кресло напротив Лекса.

- Чем могу вам помочь?

С первого взгляда она его не узнала. Надо было поприветствовать её, вымолвить хоть слово, но в горле застрял тугой ком, сглотнуть который он был не в силах. Он молча смотрел на свою мать, тщетно пытаясь подобрать нужные слова, которые, как назло бросились врассыпную.

Она была обескуражена молчанием этого странного гостя, смутно знакомого. Внезапная догадка и момент узнавания отобразились на ее лице, смешавшись с шоком и недоверием. Она подалась вперёд, протягивая руки:

- Ильназ... Ильназ, мальчик мой! Ты ли это?

Ильназ. Так его давно никто не называл, и в первую очередь, он сам. Ильназ Лексант эн-Рамид.... Это имя сидело на нём так же ладно, как костюм с чужого плеча. Но он наконец справился с оторопью, охватившей его при виде матери, и преклонился перед ней, обнимая колени.