Пока бьётся сердце

– Нет. – Минутка ничего не изменит. Минутка не сотрет нанесенный вред. Минутка не телепортирует меня обратно в безопасность моей собственной кровати, где я могу удобно сбежать от нынешней реальности и сразиться со своими демонами наедине. – Пойдем в дом.

Я двигаюсь вперед, потому что другого выбора у меня нет. Мы шагаем по мощеной дорожке к ярко-синему дому в колониальном стиле, расположенном в живописном районе. Я уже тысячи раз ходил по этой дорожке, но только сегодня заметил маленькую фигурку гнома возле ряда кустов, окаймляющих фасад дома. На вид он весь проржавевший и подпортившийся из-за непогоды.

– Это новая фигурка? – спрашиваю я Мэнди, когда мы поднимаемся на ступеньку крыльца.

– Ричард-гном? – Она морщит нос. – Он стоит тут лет двадцать, мистер Наблюдательность. – Мэнди подмигивает мне, стараясь выглядеть веселой. – Кора назвала его Ричардом, потому что, по ее мнению, он похож на Ричарда Маркса.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки. Не могу не задаться вопросом, мимо скольких других обычных вещей я проходил, даже не взглянув на них.

Мы входим в слишком знакомый дом, и нас встречает запах чеснока, розмарина и легкий хвойный аромат. Я поворачиваюсь и вижу в гостиной слева от нас роскошную живую елку, украшенную золотыми и красными цветами, а также бесценными самодельными украшениями.

Большую часть времени я даже не осознаю, какой на дворе день, не говоря уже о том, что оказывается почти Рождество.

– Ох, Дин!

Я резко поднимаю голову и вижу спешащих ко мне из кухни Бриджит и Дерека Лоусонов. Длинная коричневая юбка Бриджит развевается в такт ее движениям, а в зеленых глазах, поразительно похожих на глаза Коры, блестят слезы. Ее светлые волосы подстрижены в стиле пикси, а в уголках глаз проявляются морщинки, когда она принимается изливать на меня всю свою любовь и сочувствие.

У нее за спиной стоит Дерек, в моложавой внешности которого, лишь проседь в темных волосах выдает его возраст. У него глаза Мэнди – карие, более раскосые, обрамленные густыми каштановыми ресницами.

Они мне как вторые родители. Мой собственный отец скончался почти двенадцать лет назад от сердечного приступа, мать находится в отделении для больных деменцией в Санрайз-интернате. В старших классах я проводил здесь большую часть дня, делая уроки с Мэнди, играя в настольные игры, смеясь во время вечеров караоке и питаясь домашней едой. Бриджит и Кора любили готовить вместе. Их мясной рулет был одним из моих любимых блюд.

Бриджит обхватывает своими ласковыми ладонями мои щеки и поглаживает их, как будто я ее собственный сын.

Я и должен был им стать пять дней назад. На 5 декабря у нас была запланирована свадьба, но вместо алтаря я провел тринадцать часов, зарывшись в одеяло, игнорируя телефонные звонки Мэнди и вставая только для того, чтобы отлить и пожевать черствые соленые крекеры.

– Ты выглядишь лучше, – замечает Бриджит, ее вымученная улыбка впечатляюще скрывает очевидную ложь.

Лоусоны навестили меня в больнице в те странные, окутанные полубессознательным туманом сорок восемь часов после спасения, но с тех пор я их не видел. Я никого не видел, кроме Мэнди, которая без предупреждения заглядывает в мой таунхаус чаще, чем мне бы хотелось. Однако у нее есть ключ, так что я мало что могу с этим поделать.

Я никогда ей не признаюсь, что подумывал выкрасть ее ключ и спустить его в унитаз.

– Чувствую себя немного лучше. Все еще приспосабливаюсь. – Я придерживаюсь лжи. Так кажется проще. – Спасибо, что пригласили нас сегодня вечером.

– Мам, дай ему немного свободы. Он не музейный экспонат, – возмущается Мэнди, стаскивая с головы свою белоснежную шапочку с пушистым помпоном, отчего ее волосы тут же электризуются и топорщатся в разные стороны.

Бриджит неохотно отходит, и ко мне приближается Дерек. Он ласково сжимает мое плечо.

– Рад снова видеть тебя в строю. Девочки приготовили мясной рулет, твой любимый.

Девочки?

Я слышу, как с задней стороны дома со знакомым скрипом открывается дверь во внутренний дворик, а дальше следует звук нетерпеливых лап, разъезжающихся по деревянному полу.

Вьюга, должно быть, учуяла мое присутствие, потому что, несмотря на свои шестьдесят пять фунтов, бросается ко мне в прихожую, падает под ноги и переворачивается, выпрашивая ласку. Я наклоняюсь, чтобы почесать ей живот, и искренне улыбаюсь. Впервые за несколько недель. Вьюга яростно виляет хвостом. Трудно поверить, что у этой старушки еще столько энергии – ей, должно быть, сейчас лет двенадцать или тринадцать. Но все десять лет, когда я появлялся в этих парадных дверях, ее радость и волнение не утихали. Ни капельки.

Когда я поднимаюсь, мой взгляд замирает на стоящей на кухне фигуре, и горло сдавливает. Становится трудно дышать.

Корабелла.

Мэнди вешает свое пальто на ближайшую вешалку и откашливается, наклоняясь к матери.

– Ты говорила, что Кора сегодня не придет, – тихо бормочет Мэнди, взбивая прическу и бросая на меня виноватый взгляд.

Это правда, я еще не был готов встретиться с ней лицом к лицу. Может быть, этого не произойдет никогда.