Пока дышу - надеюсь

Не успел он прибыть в министерство, как начали раздаваться телефонные звонки. Разные люди просили, уговаривали, угрожали, умоляли и иным образом отвлекали его от собственных дел. Но Керенский держался. Прибежал Коновалов.

— Саша! Что происходит? Везде убийства, нападения. Мир сошёл с ума! Ты ранен, Чхеидзе убит, Чернов заговорщик. Я не знаю, что делать? Тебя зовёт на совещание Львов и все мы уже собрались. Нет только тебя! Пуришкевич сегодня скончался в больнице. Вокруг одна смерть! Смерть и ненависть! Что же делать, Саша?

— Ждать, — мрачно изрёк Керенский. — Нам остаётся только ждать. Мои люди работают изо всех сил. Но их слишком мало, а проблем, наоборот, слишком много. Что же, я смогу уделить заседанию министров не больше получаса, пойдём! Но у меня подорвано ранением здоровье и очень много дел. Телефон разрывается, буквально на части! — и Керенский показал на трубку телефона, которая почти подскакивала на рычагах от непрерывной вибрации звонка.

— Да-да, Саша, пойдём. Пойдём скорее!

Керенский встал, и они отправились в зал заседаний. Радостное оживление всех сидящих, возникшее при его появлении, позволило Керенскому почувствовать внутреннее удовлетворение. Не зря он затеял всё это.

— Александр Фёдорович, что происходит? — повторил вопрос Коновалова князь Львов.

— Происходит контрреволюция, инспирированная немецкими агентами влияния. Я думаю, что ни для кого не секрет, что Петроград просто наводнён шпионами.

Керенский взял, что называется, с места в карьер.

— Пока мы свергали самодержавие, они усиленно засылали нам людей и вербовали себе сторонников среди нашего населения. И вот результат. Кто-то поддался на провокацию, кто-то дал слабину, а кого-то использовали втёмную.

А эти непонятные нападения неизвестно кого на Кронштадтский Совет. Постоянные разборки между эсерами и большевиками. Мои люди предотвратили ещё несколько атак, а они не прекращаются. На стороне неизвестных действуют явные наёмники. Появилось множество партийных формирований. Это и Красная гвардия большевиков, и Революционная Красная гвардия Пуришкевича, и отдельные отряды анархистов, коммунистов, адвентистов седьмого дня и ещё Бог весть кого. И со всеми должен разбираться Керенский!

— Но вы же для этого и поставлены, — резонно заметил на это Милюков.

— А я и не жалуюсь! — парировал Керенский. Я уже влез во всё это с головой и руками. Руки мои ещё целы, а вот голова уже получила ранение. Но не беспокойтесь, господа. Моя голова не пробита, она может думать и анализировать. Информации очень много и моя цель — разобраться в ней.

Я прошу вашей санкции, господа, на уничтожение и разоружение всех этих отрядов с красными флагами и названиями. Они уже дискредитировали революцию и всё никак не успокаиваются. Пора уже покончить с вакханалией цветных контрреволюций и определиться с единым цветом нашей победы.

И почему молчит военный министр? Почему я один выступаю на митинге перед матросами, а ведь именно они вместе с солдатами Волынского полка фактически уничтожили Петросовет. Он, конечно, продолжит работу, но уже в другом здании и совсем в другом составе. Вы знаете, сколько погибло людей?

Ответом было растерянное молчание.

— А, впрочем, я даже не знаю, в каком здании, и в каком составе. Тридцать процентов делегатов Совета рабочих и солдатских депутатов убиты, половина ранена. Здание Государственной Думы залито кровью и полуразрушено. Родзянко ранен, Чхеидзе, Церетели и ещё три десятка наших товарищей убито, очень много раненых. Но революцию так просто не убьёшь. И, тем не менее, господа, особняк Кшесинской также почти разрушен.

Все, участвовавшие в ночном бою, мною задержаны, но по факту я могу доложить вам, что ночные нападавшие полностью полегли в этом штурме, сбежали только два десятка человек. Раненых нет, они все были добиты большевиками, без всякой жалости.

Жестокость с обеих сторон просто зашкаливает, я потерял трёх казаков из своей команды и десять человек ранены из Совета общественной безопасности, когда принял меры к аресту воюющих друг с другом революционеров.

— А кто напал на большевиков? — спросил князь Львов.

— По предварительным данным, это был боевой отряд эсеров, но полностью я в этом не уверен. Допросить никого не удалось, а некромантией я не владею.

— Александр Фёдорович, у вас слишком мрачный юмор, а Савинков жив?

— Скорее всего, да, и это создаёт угрозу для моей жизни, но не только. Его надо поймать, иначе он сможет натворить ещё очень много дел. Он будет мстить, и мстить жестоко. Не знаю уж кому, мне или Ленину, но он не успокоится до тех пор, пока или не победит, или не ляжет сам из-за своей борьбы в землю.

Все министры мрачно молчали, особенно мрачен был Гучков, до которого уже успели докатиться слова, которые произнёс Керенский в Петропавловской крепости.