Пока дышу - надеюсь

Двадцатого апреля по старому стилю и третьего мая по-новому, во всех Петроградских газетах, а вслед за Петроградскими и в Московских, и других городских газетах по всей Российской империи была опубликована так называемая «Нота Милюкова», в которой подтверждалась решимость продолжать войну до победного конца, вместе с союзниками.

Остатки разгромленного Петросовета, во главе с меньшевиком Скобелевым, собрались в здании Таврического дворца, в той его части, что была наименее повреждена. Скобелев ради этого даже сбежал из больницы, решив, что раз Керенский министр, а Чхеидзе мёртв, то только он, и никто другой, должен возглавить Петросовет.

Керенскому об этом сообщили постфактум, чем привели в холодную ярость. Он тут интриги плетёт, думая, что конкуренты все выведены из строя, а ему фигвамы крутят. Так дело не пойдёт. Он, правда, и не говорил ничего против, но так трактовать его слова было большой наглостью. Разговор, состоявшийся накануне, происходил следующим образом.

— Алло! Слушаю! Керенский!

— Это Скобелев, я из Таврического звоню. Саша, нужно срочно решить, кто из нас будет исполнять обязанности председателя Петросовета, пока исполком не выберет нового. Ты — министр Временного правительства и главой Петросовета одновременно быть не сможешь.

— А что мне мешает? — холодно поинтересовался Керенский. — Вообще, это не телефонный разговор! Прошу тебя приехать в Смольный. Машину и охрану я за тобой вышлю.

— Но…

— Я вас жду, Матвей Иванович.

— Хорошо, я буду.

Через полтора часа Скобелев уже входил в кабинет Керенского. Пожав протянутую руку, он вальяжно расположился на стуле напротив Керенского, закинув ногу на ногу.

— Матвей, — начал Керенский, — мы друг друга давно знаем. Почему ты хочешь отстранить меня от руководства Петросоветом? Ведь я буду для него щитом и мечом. Ты же сам пострадал во время матросского штурма?

— Зачем это тебе надо? А нападение было спровоцировано стрельбой неизвестных из дворца!

— Эх, Матвей, тебе ли не знать, что всё, что сейчас происходит, одна сплошная провокация. Так можно подумать, что это я заставил Милюкова опубликовать ноту. И ведь я предвидел такой результат, но меня не слушают в правительстве. И Гучков, и Милюков живут своей жизнью, а Львов и другие министры только потакают им. И теперь ещё ты…

— Так ведь, Александр, именно поэтому я и считаю, что мне необходимо взять бразды правления в свои руки, пока ты занимаешься борьбой в правительстве. У тебя отлично получается, но тебе тяжело, да и не удастся усидеть на двух стульях.

— На трёх, — поправил его Керенский.

— Ну да, получается, что на трёх, — признал Скобелев. — Так что? Тебе будет выгодно передать на время мне управление Петросоветом, пока ты занят. А потом, возможно, исполком выберет тебя председателем.

— Возможно, а возможно, что и нет. Какие гарантии, что ты не будешь мне мешать?

— Самые прямые. Мы тебе сможем сейчас помочь, ведь ты не против того, чтобы опротестовать «Ноту Милюкова»? Мы поднимем на митинги рабочих и солдат.

— Ты ради этого сбежал из больницы?

— Ну, я же беру пример с тебя. Вон у тебя даже шрам ещё не зажил.

— Хорошо!

Керенскому нечего было возразить. Грубо запретить он не мог, да это было и не выгодно. Политическая борьба только разгоралась. В ней он был пока неопытен и толком не знал, что делает правильно, а что нет. И спросить об этом было не у кого. Только факты из истории помогали ему ориентироваться в этом фантасмагоричном калейдоскопе русской революции.

Ярость постепенно улеглась. Бил Петросовет, бил, да не добил. Становилось ясно, что нужно дальше продолжать убирать всех известных лиц, и желательно, чужими руками.

— Хорошо, Матвей, я надеюсь на тебя! Машина тебя ждёт у входа.

Пожав друг другу руки, они попрощались, и Скобелев вышел из кабинета.

Исполком Петросовета в составе меньшевиков Дана, Скобелева, Пешехонова, Гвоздева, Богданова, Капелинского, Гриневича, внефракционного депутата Соколова и Эрлиха от Бунда принял резолюцию с осуждением войны до победного конца. Все революционеры в один голос осудили продолжение войны до победного конца и вывели людей на улицы.

Голоса кадетов и патриотов были не слышны. Уже давно проходили митинги с плакатами: «Власть Советам!», «Да здравствует Интернационал!». А в мелких городах, где было много военнопленных, на улицы выходили даже с плакатами: «Да здравствует Германия!», о чем сообщали газеты. Как говорится, без комментариев.

А вот плакатов и флагов с лозунгами: «Да здравствует Россия!», «Русские не сдаются!» и подобных на эту тематику не было. Керенский вспомнил гипотетическое и пафосное: «О времена, о нравы!». Да только толку от его слов было бы немного, а вот от дел могло получиться многое.

К вечеру толпы людей, солдат и рабочих вышли на митинг, осуждая продолжение войны без всяких возможностей на сепаратный мир. Остатки партии большевиков, в меньшей степени меньшевиков и анархистов, а также активисты остальных партий сделали своё дело. Толпы вооружённых людей снова, как в феврале, заполонили улицы Петрограда.