Пока дышу - надеюсь

— Юскевич придёт. Но он опасается. Его отряд изрядно поредел, и моё мнение, господин министр, его стоит опасаться, он стал уже хуже Азефа.

— Все мы стали хуже, не только он, ротмистр. И я, и вы, и Климович. Раз вы не сохранили самодержавие, а я его вместе с другими разрушал, значит, и собирать его заново придётся нам вместе. Это не так просто, я это осознаю, а вы?

— Я тоже, — склонил голову ротмистр.

— А если сознаёте, тогда кто, по вашему мнению, будет заниматься «грязными» операциями?

— А разве вы должны ими заниматься? Разве мы не можем удержаться от них и действовать в честном бою, — смело заявил ротмистр, глядя прямо в лицо Керенскому.

Керенский не курил, но иногда носил с собой серебряный портсигар с сигаретами. Взяв его в руки, не открывая, он постучал им по столу, наигрывая спартаковский гимн.

— Политика — исключительно грязное дело, и ни я, ни Чернов, ни Гучков не делаем его в белых перчатках. Здесь все, как на войне, на грязной, жестокой и подлой войне. Здесь бывшие друзья внезапно становятся врагами, а все договорённости, достигнутые ранее, могут оборваться в любой момент. И вы это прекрасно понимаете, ротмистр. Не делайте удивлённое лицо. Оно вам не идёт.

Вы, прежде всего, жандарм и многое уже видели: человеческую грязь и человеческую подлость, страсти и демагогию. Всё тлен, всё грязь. Вы не хотите этим заниматься, не хочет этим заниматься и Климович, и Брюн. Но, зато, есть другие люди, которые будут вынуждены этим заниматься. Или вы только делаете вид, что не хотите?

— Нет, я действительно не хочу, но прошу извинить меня за сказанные слова, подобного склада люди, конечно же, важны. Я передал Юскевичу ваши слова о личной встрече. Он сильно удивился и, видимо, понял, что всё для него сложилось лучше, чем он ожидал. Завтра к назначенному сроку он будет в парке возле Смольного.

— Спасибо за выполненную работу, ротмистр, вы свободны! — и Керенский откинулся на стуле, глубоко задумавшись. Столько проблем приходилось решать одновременно, а всё основное только было впереди. Времени мало, но и возможности сейчас были, как нельзя лучше. Так, а где…

— Мишка, Мииишкааа!

— Чегось, вашбродь? — в дверь просунулась чубатая голова ординарца. Мишка сидел всегда возле двери, занимаясь своими делами, всегда при оружии и всегда готовый на всё. Наверное…

— Мишка, накипяти воды и в ванну залей, нужно мне отогреться и отпариться от трудов насущных. Баню ты мне запретил, а потому, теперь только ванна. И табуретку поставь туда, кофейник у повара забери, да кружку принеси, и сахар не забудь. Не люблю кофе без сахара. Надо принять вааанну, выпить чашечку кофээ.

Хотелось спать, спать, спать и ещё раз спать, но не до сна.

Следующий день у Керенского наступил рано утром. Рассматривая себя в зеркале, он думал, что шрам его лицо скорее украшает, чем уродует, в конце концов, оно перестало производить отталкивающее впечатление. Но и до симпатичности было далеко, как до Америки.

«К Нине Оболенской, что ли, съездить?». Но от такой интересной мысли ему пришлось отказаться. Сейчас совсем не вовремя раскатывать по молодым девицам, пытаясь ухлёстывать за ними. Да, любви и ласки хотелось, но… и ещё три раза, но! Нас, революционеров, ничем не проймёшь!

Спустя некоторое время, выйдя из Смольного под охраной, Керенский прошёл двести метров, чтобы встретиться на одной из скамеек с товарищем Юскевич-Красковским. Тихий, спокойный парк с редкими деревьями, по которому прогуливались институтки и преподавательницы Смольного, сейчас был безмолвен и пустынен. Поодаль несколько человек вязали троих телохранителей Красковского, уложив их лицом на землю.

Конечно, Керенский имел право подстраховаться, и особого смысла встречаться в парке не было. Но пускать Юскевича внутрь Смольного не хотелось. Там ужевсё несколько изменилось, и чем меньше посторонних людей будут знать о внутреннем расположении кабинетов и постов охраны, тем лучше. А уж Юскевич и так изрядно поднаторел в штурмах особняков и других зданий. Поэтому, бережёного и сама революция бережёт.

— О! Николай Максимович, а вы прекрасно выглядите! — с улыбкой пожав протянутую руку, сказал Керенский.

— Вы тоже неплохо, — дипломатично ответил Юскевич.

— Я бы так не сказал, хотелось бы и получше, — снова холодно улыбнулся Керенский. — А вы прекрасно справились со своей работой. Жаль, что вы не состоите на государственной службе, уж звание полковника я бы вам с удовольствием присвоил. Ну, а раз так, — предвосхищая любые слова Юскевича, продолжил Керенский, — отдарюсь деньгами. Здесь небольшая сумма за вашу помощь.

Ещё больше вы получите по этому счёту, — и Керенский протянул вексель по требованию. — Вознаграждение своей гвардии выплатите сполна, но те деньги, что возьмёте со счета, пойдут уже совсем на другую операцию. Скажу больше, операция будет не одна, а денег будет ещё больше. Главное — начать.

— Что вы мне хотите предложить? — с опаской спросил Юскевич, торопливо пряча вексель и бумажные купюры во внутренний карман шинели.