Пока дышу, надеюсь

- Дочка у него, понимаешь? Тринадцать лет ребенку... Там ведь уже и думать уже нечего. Все яснее ясного. А он, гад, ерепенится! О сыновьях вспоминает... Убили ведь их. Обоих убили. И хоть справедливо кончили обоих, но паскудно все это... Если Терешков прав и мальчишек тех нам просто отдали на растерзание, то вдвойне паскудно.

Сергею отчего-то стало мерзко. Хотелось бросить всю эту затею, сесть на заднее сидение машины и прямо сейчас приказать Беневичу отвезти его в Сельцы, но он всего лишь из пачки сигарету и упрямо сжал губы, решив довершить начатое. В этот момент Беневич тронул его за плечо и тихо произнес:

- Ви кажете, що дивчине тий тринадцять рокив, товариш молодший лейтенант?

- Тринадцать, - промолвил Сергей, тщетно пытаясь унять усиливающееся в груди чувство тревожности,- Девчонка еще совсем. Я когда узнал про нее там, в сельсовете, у меня все внутри перевернулось. Мы ведь матерых уголовников ищем, шпионов и диверсантов. А тут...

- А он то дитино, що з будинку вийшло, то не вона? - поинтересовался Беневич и махнул рукой в сторону дома Бразаукаса.

Сергей резко обернулся и к своему удивлению увидел невысокую худую девчушку, быстрым шагом направлявшуюся к виллису. Волосы ее, растрепанные и длинные, трепыхались на ветру, лицо было бледным, а в глазах читалась тревога.

- Вот тебе раз, - пробормотал Сергей, - Панна Генуте! Sveiki...

- Господин офицер, - произнесла девочка, подойдя к автомобилю, - Вы только что были у нас дома, я знаю!

- Да, пани...

- Вы хотели поговорить со мной? Я знаю, что хотели. Я слышала, хоть и не вышла к вам из соседней комнаты... Я испугалась. Вы ведь простите моего отца? Он был немного несдержан. Вы ведь простите его, правда? Вы ведь не для того приехали чтобы арестовать его?

- Арестовать? С чего вы взяли? Я не могу и не хочу сейчас никого арестовывать. Никого, понимаете, панна? Но я не могу вам обещать, что это не произойдет когда-либо. И мне не за что прощать твоего отца. Он не так давно потерял обоих своих сыновей. Это вы должны были простить меня, панна Генуте.

- Зачем вы хотели видеть меня, господин офицер? Kuo galiu jums padeti?

- Это уже не важно, - улыбнулся Сергей, взглянув девочке в глаза, - И не называйте меня господином. У нас так не принято. Скажи мне, девочка, почему тебя называют Штяпой?

- Откуда вы...

Молодой человек качнул головой, заметив как привстал со своего места Беневич.

- Наверное тебя так мальчишки прозвали, я ведь прав, панна? - сказал Сергей, - Ох уж эти мальчишки...

Он замолчал, поскольку откуда-то издалека послышался рокот двигателя грузовой машины и в этот момент что-то острое воткнулось его в живот, вспышкой боли отозвавшись где-то пол сердцем. В недоумении Сергей посмотрел на стоявшую перед ним девочку. Он увидел в глазах ее беспредельную ненависть, не свойственную, как ему прежде казалось, никакому ребенку.

- Что же ты наделала, дурочка? - прошептал молодой человек, прикоснулся рукой к кровавому пятну, расползающемуся у него на животе, затем медленно начал оседать на землю, - Что же ты...

- Товариш младшой лей..., - пробормотал Беневич. Он еще не понял что произошло и только увидев в руках у Генуте длинную заточку, матюгнулся, выскочил из машины, - Ах ти ж тварюка!

Девочка, увидевшая его, отбросила прочь от себя заточку и бросилась бежать. Вслед за ней побежал Беневич. Он хотел схватить ребенка за руку, но поскользнулся на мокрой траве и упал. Потом поднялся и схватился за свой пистолет.

- Не стрелять! - прокричал кто-то издалека, - Не стрелять!

Услышав этот крик Сергей приподнялся с земли, попытавшись разглядеть приближавшихся к перекрестку людей. Он увидел Терешкова и нескольких солдат, бежавших к нему от остановившейся в нескольких десятках метров от "Виллиса" полуторки. Отчего-то фигуры их казались ему размытыми, как будто скрытыми за пеленой быстро сгущавшегося тумана.

- Дурак! - закричал Терешков, бросаясь к младшему лейтенанту, хватая его за волосы, - Какой же ты дурак, ...твою мать! Зачем?! Зачем?! - и обернувшись, кому-то снова закричал, - Не стрелять!

Сергей попробовал улыбнуться, но сделать этого он уже не мог. Он лежал на спине, глядя на хмурые, темные небеса и отчего-то жалел о том, что не может сейчас видеть солнце. Какие-то воспоминания чередой пробегали в его угасающем сознании, лица знакомых, родных людей. И пока есть дыхание, - полагал молодой человек, - нужно надеяться, что все обойдется. Но одна единственная мысль оставалась с ним до последней минуты, мысль страшная, мысль приносящая надежду и избавление от чего-то несущественного, мелочного и непостоянного, мысль о том, как не хочется ему умирать...