Пока дышу...

— С ума сойти! — помолчав и вздыхая, проговорил Кулагин. Он как будто даже устал от этого неожиданного известия. — У нас, как говорится, не соскучишься. Ну ладно, милая Тамара Савельевна. Утомил я вас сегодня. Идите…

…Бывают поступки, которые человек совершает вопреки только что принятому обдуманному решению.

После встречи с Синявиным Кулагин твердо решил ни в коем случае не ходить к ректору Прямкову сейчас, когда все только и говорят о будущем НИИ. Во всяком случае, Сергей Сергеевич был уверен, что все говорят, и в действиях своих исходил именно из этой уверенности. Он привык, что в общем-то не ошибался в оценке тех или иных ситуаций на своем служебном поприще, ему была ясна и стратегия и тактика, какие следовало применять в создавшемся положении, хотя четко сформулировать их он, пожалуй, не сумел бы, во всяком случае сразу, в тот момент, когда его об этом спросили бы. Ну, а подумав? Подумав, он бы, вероятно, улыбнулся и сказал, что прежде всего намерен свести к нулю неполадки в собственном институте. Никаких, как говорят, накладок быть вообще не должно, а уж в такое время — тем более. А во-вторых? Во-вторых, ни в коем случае не следует попусту попадаться на глаза начальству. Ректор Прямков хоть и небольшое начальство и далеко не все от него зависит — он лишь первая инстанция, — но и к нему, пожалуй, не стоит заходить. Пусть бумаги к нему ходят. Надо бы сейчас премировать одного-двух сотрудников, надо что-то выбить для них у Прямкова. Ну и благодарят они пусть Прямкова. Он далек от простых людей, его, беднягу, благодарят не часто, и он это заметит.

Можно не сомневаться, что Горохов съездит в район с толком. Голова и руки у парня отличные, не хватает характера. Впрочем, нет, и характера избыток, дисциплинки нет. Но это дело наживное. Надо будет послать отчет о его поездке в более подробном виде. Но опять же он, Кулагин, не станет этим заниматься — пусть бумаги сами идут, а он, черт возьми, на юг! Ведь если будет новое назначение, скоро не вырвешься.

Все было ясно, все было правильно, но после разговора с Крупиной Кулагин, твердо решив не ходить к Прямкову, без всякой подготовки, почти без всякого предлога, именно к нему и направился.

Кабинет ректора помещался на четвертом этаже. Был у него, как и положено начальству, «предбанник», как шутили в институте, «новейшей конструкции», потому что выгородили его из крохотного коридорчика.

Кулагину вспомнилось, как однажды, и притом вполне серьезно, Горохов читал похвальные слова «предбанникам», утверждая, что придуманы они исключительно ради того, чтобы оградить самолюбие человека: выговоры, которые будут делать ему, не услышит никто другой.

К Кулагину это, конечно, не имело отношения: и он сам, и вся его кафедра были на наилучшем счету. Почему же все-таки он волновался, идя к Прямкову?

Сергей Сергеевич и сам не мог объяснить своей тревоги. Почему-то вспомнилось ему, что звонила жена и просила его позвонить домой. Не это ли его взволновало? Нет, вряд ли. Аня, правда, никогда в клинику не звонит, но ведь если сама звонила, значит, ничего с нею не случилось…

На третьем этаже Сергей Сергеевич остановился у окна покурить, и если бы кто-то увидел его сейчас, то подумал бы, что это зелень сада и яркие овалы клумб привлекли внимание профессора, так спокойно было его лицо, так безмятежно-плавны кольца дыма от папиросы.

Сергей Сергеевич не докурил, резким движением придавил окурок о керамическую урну. «Хватит рефлективность, — приказал он себе. — В области интуиции тоже не все по клеточкам разложено. Захотелось пойти — иди!»

Он почувствовал себя уверенно. Мельком вспомнил, что еще предстоит встреча с этой самой Марчук, — никуда не денешься! Мало ли нудных, неприятных разговоров ему приходится вести!

В комнату, уставленную разнообразнейшими цветами, от фикусов до микроскопических колючих кактусят, Кулагин вошел шагами легкими, быстрыми, еще из дверей дружески улыбаясь. Он привык на пожилых секретаршах проверять впечатление, которое производил. Эти ушлые дамы срабатывали, как счетчик Гейгера.

— У себя? — спросил он молодящуюся пышную женщину, с которой почему-то жена Прямкова дружески целовалась при встречах.

— У себя, — сказала секретарша, тоже от души улыбаясь профессору Кулагину, мужчине воспитанному, элегантному, интеллигентному. — Могу сообщить вам, Сергей Сергеевич, что вы еще помолодели. Не по рецепту ли царя Соломона, а?

Она погрозила профессору пальцем. Ей, секретарше ректора, работающей в институте лет пятнадцать, и это было дозволено.

— Все это от вашей доброты, милейшая Розалия Семеновна, — ответил Кулагин, прикладываясь губами к пухленькой холеной ручке.

Оба остались довольны.

— Ну как? — неопределенно спросил Сергей Сергеевич, снова сделав легкий кивок в сторону двери предбанника.

Дверь, обитая дерматином, как холщовая заплата на бархате, выделялась на стене, заканчивавшейся под высоким потолком старинной лепкой.