Пока дышу...

Тамара Савельевна покраснела — не нашла что ответить, и он отметил это не без удовольствия. Он смотрел на нее сейчас с удивлявшим его самого теплом. Так мог бы он смотреть на дочь, если б дал ему бог дочь и не было бы между ним и этой дочерью какой-то невидимой борьбы, какой-то невидимой преграды, которая — он чувствовал это все острее с каждым днем — в какой-то злосчастный, неуловимый миг возникла между ним и сыном.

Да, почти с отцовской любовью смотрел Сергей Сергеевич на высокий, несколько излишне высокий лоб Тамары, на ее широко открытые глаза, в которых ясно читалось: ну что вы! — можно ли сравнивать объективную ценность Б. В. Архипова и С. С. Кулагина?! Да, оба, конечно, профессора, оба читают лекции, однако при всем при том…

— При всем при том, при всем при том, при всем притом, при этом Маршак остался Маршаком, а Роберт Бёрнс — поэтом, — неожиданно и нараспев выпалил Кулагин пришедшую на ум старую пародию.

Крупина улыбнулась. Она любила, когда Сергей Сергеевич был веселым. И пускай Архипов ей очень нравился, и пускай она ни слова не могла бы сказать о нем неуважительно, но ей всегда казалось, что у Кулагина больше данных, больше блеска, больше творческих возможностей. Архипов как-то весь на земле, и на этой земле он очень много делает для тех, кто сейчас, сегодня по ней ходит. А Сергей Сергеевич — в полете и, вероятно, половины еще не сделал того, на что способен, потому что ужасно загружен каждодневной суетой. По отношению к такому человеку, как он, это, конечно, нехозяйственно, просто нерационально!

— У Архипова случай каверзный на днях произошел, — сказала Крупина, задумчиво раскладывая в хронологическом порядке папки со стенограммами.

Настроение у Кулагина уже исправилось. Он наблюдал за Тамарой с какой-то внутренней усмешкой: ее неудержимое стремление к порядку, эта точность, пунктуальность, дотошность в каких-то ситуациях личной, а тем более интимной жизни, вероятно, могли бы оказаться нестерпимыми. Это хоть от какой красавицы оттолкнет!

— Тамара Савельевна, — сказал он, — я, как вы знаете, скоро в отпуск. И очень прошу вас — последите за Федором Григорьевичем в том смысле, чтоб документацию не запускал, и вообще. Вы же знаете, что он у нас нередко в эмпиреях витает… Как говорится, свой глаз — алмаз, а ведь вас я считаю своим человеком. Не хотелось бы, чтоб какие-нибудь неполадки у нас обнаружились: о НИИ всерьез поговаривают. Мне-то что! Я о вас всех думаю. Говорят, приедет какой-то большой, знающий человек из центра, возглавит этот НИИ, но ведь весь штат-аппарат он с собой не повезет, будет здесь набирать. А оттуда, где есть неполадки, обычно брать не хотят, потому что считается, и не без основания, что неполадки-то от людей.

— Я никуда от вас не пойду, — заявила Крупина, с тревогой выслушав объяснения Кулагина по поводу НИИ. Во всей этой ситуации, о которой медики города уже давно поговаривали, ее тревожило только одно: не забрали бы в НИИ Сергея Сергеевича. А уж коль скоро эта опасность не грозит, все остальное ее мало волнует. Она хочет работать с профессором Кулагиным, она верит и ему и в него, она знает, что и сама, на своем месте, делает пусть небольшое, но нужное дело. Разве это так мало?

— Ну, ну, голубка моя, Тамара Савельевна, — сказал, улыбаясь, Кулагин. — Какая вы еще девочка все-таки! Позовет дело — и пойдете! Далеко пойдете! Вы — молодые, за вами будущее. Да, так что же у Архипова?

— Тампон в полости забыл.

Кулагин перестал шутить, смеяться. Ушам своим не поверил. Впрочем, потряс его отнюдь не самый факт. При всей внешней экстраординарности, случаи такие бывали, и не столь редко, как это могло бы показаться непосвященной, так сказать, публике. В сравнительно недавние времена, когда в ране копался один хирург, это вообще бы не так уж и удивило. Хирург тоже не машина. Но сейчас, когда не одна пара глаз и не один, добавим, аппарат следят за больным, этого, пожалуй, могло бы не быть, хотя теоретически любого хирурга может подстеречь такая нелепая неприятность. Не это потрясло Кулагина, а то, до чего же некстати сейчас профессору Архипову такой номер. Поставив себя на место Бориса Васильевича, Кулагин прямо за голову схватился. Воистину — судьба!

— Да не волнуйтесь вы так, Сергей Сергеевич! — сказала Крупина. — Ну что уж такого особенного? Бывает же! Знала бы — не говорила.

— Но как это стало известно? — спросил Кулагин.

— В ночное дежурство Горохова привезли больного, Тимофеева. Выяснилось, что две недели назад Архипов его оперировал — удалил почку. Сначала Горохов подумал, что непроходимость, пришлось вызвать Бориса Васильевича. Ну и пошло… Архипов, конечно, забрал Тимофеева к себе.

— Ну и что?

— Ну и вскрыл. И все уже в порядке. Перестаньте волноваться, Сергей Сергеевич, — настойчиво повторила Крупина. — Ей-богу, Горохова послушать, так Архипов переживал меньше, чем вы.

— Но под каким же предлогом он его вторично оперировал, Тимофеева этого?

— Да без всякого предлога. Вскрыл — и все.