Пока дышу...

Слухи об организации научно-исследовательского института для Сергея Сергеевича давно перестали быть новостью. Уже и в городе об этом поговаривали. И жены многих врачей — конечно, врачей, занимающих хоть сколько-то видное положение, — по секрету друг от друга прикидывали возможности получения новых квартир. А работяг врачей районных поликлиник слухи эти вовсе не интересовали. Собственно, поначалу и Кулагин не был уверен, что хочет возглавить этот НИИ. По привычке все взвешивать на бумаге он и для себя заготовил однажды два листка: на одном записал все, что касалось мединститута, а на другом — научно-исследовательского. Получилось довольно наглядно.

Мединститут: готовит врачей (тех самых, несчастных!), аспирантов (ну, этим полегче, среди них и бездельники попадаются и, представьте, отлично существуют), ординаторов (эти работают, но можно ли сравнить их размеренный труд с непрерывной беготней участкового врача?). Далее: институт сам составляет план научных работ, сам ставит проблемы.

А институт научно-исследовательский уже не столь самостоятелен. План он получает от Академии медицинских наук и Министерства здравоохранения. Бывает, разумеется, что и сам выдвигает какие-то темы, однако обязан согласовать и уточнить их с той же Академией медицинских наук.

Меньше самостоятельности? Безусловно. Однако перспектив больше и всяких возможностей тоже.

В первый период раздумий Сергей Сергеевич, пожалуй, с большей симпатией поглядывал на свою записку с «данными» мединститута. Но чем дальше, тем больше проникало в него какое-то беспокойство: не слишком ли рано он намерен поставить на себе крест?

И вот именно в это время он спохватился, что давно не печатается. А почему, собственно? Возраст его — это только зрелость, но не старость и, значит, не может служить преградой к дальнейшему продвижению, именно к продвижению, потому что слова «карьера» Кулагин не любил и даже наедине с собою никогда его не произносил. В слове этом таилось для него что-то неверное, ненадежное.

Подумав, что слишком давно не печатается, Сергей Сергеевич решил сделать статью. Но она не получилась. Материала было много, но он как-то разваливался под пером, не шел в руки, не было стерженька, на который нанизались бы мысли и наблюдения.

И Сергей Сергеевич предложил Горохову соавторство. Он не сомневался, что ассистент Горохов будет рад случаю опубликоваться. А там, глядишь, и пойдет статья за статьей, — ведь материала-то пропасть!

В первый раз Федор Григорьевич не сумел решительно отказаться, хотя не стал скрывать и того, что берется за это дело очень неохотно. «Ничего, — подумал тогда Сергей Сергеевич. — Вот увидит свое имя рядом с моим, да еще в солидном научном издании, — быстро войдет во вкус».

Но на второе предложение Горохов ответил вежливым и безапелляционным отказом.

Кулагин даже себе не признался, что отказ этот был для него серьезным ударом.

Во-первых, он считал, что так поступать со своим профессором, руководителем, шефом просто-напросто неприлично.

Во-вторых, ему казалось, что все его записи, тщательно сложенные в ящике письменного стола, очень ценны, и, в сущности, от печати их отделяет какой-нибудь месяц работы, за которым последуют звонки, может быть, даже поздравления с интересной публикацией. Был бы у него, у Сергея Сергеевича, этот свободный месяц, не стал бы он предлагать столь ценный материал Горохову. Сел бы да написал.

Отказ Горохова глубоко обидел его и — что было самым неприятным — вселил тревожное сомнение, что содержимое ящика вообще когда-либо увидит божий свет. И именно эта мысль утвердила его в решении стать во главе НИИ. Большому кораблю — большое плаванье, так, кажется, говорят? Честолюбие? Ничего-ничего, и это не так уж плохо. Андрей Болконский за минуту славы готов был отдать жизнь.

Окончательно осознав, что он все-таки хочет руководить большим, обязательно большим научно-исследовательским институтом, хочет больших связей, большого разбега, — окончательно это решив, Сергей Сергеевич словно бы почувствовал себя моложе, ощутил прилив сил и воли к борьбе.

Да, разумеется, к борьбе! Смешно же думать, что это он один такой, как говорят, умник и что у него не будет конкурентов.

Как-то на республиканской конференции он встретил Синявина, представителя министерства, с которым учился еще в институте. Именно Синявин в разговоре между прочим заметил, что в будущем году планируется открытие НИИ.

— Подыскиваем подходящего кандидата, — заметил он. — Нелегкое это дело.

— Кто-нибудь из столичных? — осторожно спросил Кулагин.

Синявин с сомнением покачал головой.

— На них трудно рассчитывать, — сказал он. — Есть, правда, энтузиасты, но ведь не всякого и из Москвы хочется отпускать. Да и немного их…

— Неужели так мало докторов наук?

— Есть, да их экскаватором не вытащишь!

— Немобильные, значит, — поддержал шутку Кулагин.

Но для Синявина дело это было серьезное, он и не думал, оказывается, шутить.

— У всех у них родни невпроворот. О будущем сынков-дочерей тоже думают. Вторыми, третьими профессорами на кафедре будут сидеть, но с места не сдвинутся.