Пока дышу...

В перерыве между заседаниями Кулагин увидел, что Синявин ходит по коридору под руку с профессором Архиповым. Теперь даже вспоминать забавно, но тогда он, Сергей Сергеевич, испытал почти болезненный сердечный спазм. Вот, пока он там, в зале, распоряжался чужими судьбами, великодушно прощал Горохова и строил роскошные творческие планы, его собственная судьба уже решилась. И весьма печально. Он, видимо, несколько переиграл роль рассеянного, творчески увлеченного и бескорыстного служителя медицины. А неотесанный, как грузчик, Архипов небось сказал свое примитивное «да», и теперь в обкоме разговор будет идти именно о нем.

От одной только мысли, что Архипов, именно Архипов, может его обойти, Кулагин пришел в тихое бешенство.

Помнится, на следующий день он попросил Крупину достать ему стенограммы и магнитофонные записи лекций Архипова. Свою просьбу сделать это без огласки Сергей Сергеевич, конечно, умно и тонко мотивировал.

— У каждого из нас достаточно волнений, Тамара Савельевна, — сказал он. — И каждый, старый по крайней мере, человек достаточно потрепан. Тем более мы, пережившие войны и еще весьма многое, о чем и вспоминать тяжело. Лекции профессора Архипова я беру в надежде кое-что почерпнуть из них для себя — он же очень интересно читает! Но боюсь, как бы Борис Васильевич не истолковал мое желание превратно. Так что уж будьте добры…

— Я понимаю, Сергей Сергеевич, — сочувственно сказала Крупина, отдавая должное деликатности Кулагина.

Кулагин не без предвзятости и с большим тщанием перечитал стенограммы, прослушал медленно запущенную магнитную ленту. Странно звучал низкий и резкий голос Архипова. Впрочем, как обычно это бывает, он был до неузнаваемости изменен записью. Но не тембр интересовал сейчас Кулагина. Его всегда, а сейчас особенно интересовал секрет популярности архиповских лекций — популярности постоянной, от курса к курсу.

Коричневая ленточка магнитофона медленно крутилась, а Кулагин сидел один в кабинете, вытянув положенные одна на другую ноги, опершись локтями на ручки кресла и переплетя свои длинные, породистые пальцы. Он заперся, не велел к себе входить, словно бог весть каким запретным делом занимался.

Так что же привлекает молодежь в этих лекциях? Материал? Он, в сущности, не блещет новизной. Манера чтения? А что в ней особенного? Он, Кулагин, тоже иной раз, чтобы не переутомлять внимание студентов, отвлекается, прибегает к разного рода примерам из классики, к каким-нибудь малоизвестным форумам древних. А Архипов чаще всего выдает фронтовые байки. С точки зрения Сергея Сергеевича, это прием дешевый, о войне уже говорено-переговорено, а на лекции все-таки следует так или иначе расширять и обогащать эрудицию студентов, тем более что попутно демонстрируешь и свою собственную. Студентам польза, да и себе не вред. А случаев из фронтовой жизни немало в романах описано, читай, не ленись. При чем здесь лекции?

Прослушав пленку еще и еще раз, Сергей Сергеевич успокоился. Нет, решительно ничего здесь нет такого, чему он, Кулагин, или кто-либо другой мог бы поучиться. И все же, возвращая весь материал Крупиной, Сергей Сергеевич сказал:

— С удовольствием ознакомился. Очень хороши у него, знаете ли, экскурсы во фронтовой опыт. Сначала, если начистоту говорить, они показались мне несколько примитивными, а потом вижу — нет! Хороши! Уж что-что, а патриотизм они воспитывают.

И Тамара Савельевна ответила так, что Кулагину стало неприятно.

— Да, — сказала она. — Я часто думаю, чем он берет студентов. Но знаете, Сергей Сергеевич, по-моему, не фронтовыми эпизодами, — этого было бы мало. Он их искренностью берет. Он читает, будто и ему самому все это внове, и ужасно интересно, и неожиданно. Говорят, между прочим, что он действительно перед каждой лекцией волнуется, а уж перед новым потоком — и вовсе. Странно, правда? Такой немолодой, опытный человек…

Слова эти были неприятны Кулагину тем более, что подтверждали его собственные догадки о популярности Архипова. Но он все-таки возразил:

— Нет, не скажите, Тамара Савельевна. Искренность искренностью, взволнованность взволнованностью, но дело не только в этом. Дело в том еще, что во фронтовых эпизодах — великолепная биография самого Архипова. Мне, к примеру, похвастаться нечем. Я не оперировал на войне, не лечил и дневника не вел — мне нечего было записывать. Я был, как миллионы других, простым солдатом на переднем крае. Да и то очень недолго.

— Знаю, Сергей Сергеевич! Знаю, хотя просто не могу себе этого представить! — с чувством сказала Крупина. — Про Архипова могу, а про вас — нет.

— Слишком партикулярно выгляжу? — пошутил Кулагин.

— Нет, совсем не то, — смутилась она. — Я просто думаю: какая ужасная это вещь — война. Ведь вот вы же могли бы не уцелеть!

— Ну, а Архипов? Он тем более мог не уцелеть, — возразил Кулагин.