Читаем Пока дышу... полностью

Как кольнуло что-то Сергея Сергеевича. Он широко, шутливо расставил руки и преградил ей путь:

— А вот и не пущу хозяйку наших радостей и несчастий!

Девушка знала его, и она отдала ему телеграмму-молнию от Крупиной.

Сергей Сергеевич прочел, уселся на первой скамеечке, подумал. Нет, ехать не следует. И никаких телеграмм он вообще не получал. Он уехал на теплоходе в трехдневную прогулку — и точка!

Засунув руки в карманы и даже тихонько насвистывая, чего он никогда себе не позволял, Сергей Сергеевич направился к пристани, взял билет на маленькое суденышко, которое покачивалось на волнах. Нос его был украшен звучным именем «Ермак», а само оно нескромно именовалось теплоходом.

Он поднялся на палубу, потом сразу спустился в свою каюту и отбыл в море — на прогулку.

«К моему возвращению самая острота спадет, — успокаивая себя, размышлял он. — А Горохова, как приеду, выгоню немедленно. Чтоб другим неповадно было».

Он вернулся домой на четвертый день после смерти Чижовой. В клинику не пошел, благо отпуск еще не кончился.

Когда Сергей Сергеевич неожиданно вошел в квартиру, его поразило осунувшееся лицо жены, взглянувшей на него не то с испугом, не то со смущением. Он был даже тронут. Нередко (разумеется, не высказывая этих мыслей вслух) Кулагин думал, что не только фигура, но и сердце Ани заплыло жиром, и теперь она стала какой-то непробиваемой, бесчувственной. И привыкла глядеть на мир из-за его широкой и надежной спины.

— Я все знаю, — значительно и сразу сказал он.

Входя в дом, в свой дом, честно отвоеванный им у жизни, Сергей Сергеевич испытал привычное чувство удовлетворения, — так, вероятно, входит в родную гавань какой-нибудь фрегат. И ему захотелось продлить это приятное ощущение еще хоть час, не впрягаться в осточертевшее ярмо клинической повседневности. Да и они там пусть покрутятся, подождут, попредполагают, что же он собирается делать, какой суд вершить.

— Я все знаю! — повторил он жене, благодарный за ее молчание. — Но я хочу еще хоть часа два побыть в покое.

Он велел ей только позвонить в клинику и сказать, чтоб немедленно прислали с санитаркой (именно с санитаркой!) историю болезни Чижовой. В том, что она умерла, он уже не сомневался — это было написано на скорбном лице Анны Ивановны.

…И вот они, последние строки эпикриза: «Учитывая прогрессирующее ухудшение состояния больной Чижовой, часто повторяющиеся приступы, отек легких, решено оперировать. Как единственное средство спасения жизни — произвести митральную комиссуротомию… Под интубационным наркозом произведена митральная комиссуротомия. Митральное отверстие расширено с помощью диллятатора с 0,8 до 2,0 см.

В послеоперационном периоде с первых же дней появились признаки сердечной недостаточности… Несмотря на проводимое комплексное лечение, на 7-е сутки больная Чижова О. В. умерла при явлениях сердечно-сосудистой недостаточности…»

Когда Сергей Сергеевич повторил, что он все знает, Анна Ивановна немного успокоилась. Она очень опасалась этих первых минут встречи с мужем, боялась, что на ней первой отведет он душу. Но этого, слава богу, не произошло.

За долгие годы жизни они хорошо изучили друг друга. Она не задавала ему вопросов, зная, что он, пока не насытится, и отвечать не будет.

В первые годы замужества Анна Ивановна еще пыталась возмущаться этим молчанием за столом, но, несколько раз натолкнувшись на стойкое сопротивление мужа, отступилась. Она смирилась и с тем, что он, когда хотел этого, сам приходил к ней в комнату, а чаще на кухню, и  с а м  начинал говорить.

Поужинав, Сергей Сергеевич не торопясь взял стакан, отхлебнул чаю, пододвинул вазочку с любимыми медовыми пряниками, с хрустом разгрыз один и, подобревший, взглянул на смирно сидевшую жену.

Их глаза встретились. Анна Ивановна нерешительно улыбнулась.

— Ну, что нового? — спросил он.

Она удивилась про себя — новостей как будто хватало! Или он не хочет говорить ни о чем неприятном? Что ж, может, это и лучше.

— Какие у меня могут быть новости? — поддерживая беззаботный тон мужа, сказала она. — Весь день у плиты да по магазинам. Кстати, — уже по-настоящему оживилась она, — ты не все деньги потратил? Я тут с малярами договорилась. Присмотрела в универмаге замечательные обои. На голубом фоне пестренькие две…

Кулагин отрицательно покачал головой:

— Деньги у меня есть, но ремонта не будет.

— Что? Что ты сказал?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза