Пока Фрейд спал

Ночь заставляет содрогнуться даже самого смелого человека. В темноте трудно что-либо разобрать – столб перед тобой, машина или таинственный незнакомец. Именно незнание побуждает нас включить фантазию. Так древние придумывали людей с песьей головой, страшных существ, как Сцилла и Харибда, модель мира, где земля держалась на трех слонах, стоявших, в свою очередь, на черепахе. И ровно так же наше архаическое сознание начинает заполнять пустоты подсознательными страхами. А вдруг? А что, если? А как быть? И тогда человек включает осторожность и начинает вести себя совсем иначе – долой дерзость и самоуверенность, которыми он кичился еще несколько часов назад перед своими знакомыми в баре. Там было светло, многолюдно и, к слову, подпитывал алкоголь. Но когда ты наедине со своими страхами, моментально наступает трезвость, и ты уже хочешь скорее выйти на свет. Страхи – это проявление здравомыслия. В каких-то ситуациях – здравомыслия инстинктивного.

В трусости нет ничего постыдного, потому что она естественна. Но поскольку мы живем в обществе, где идеалы сильнее правды, слабости, как считается, нужно преодолевать. «Посмотри на себя, ты так и хочешь всю жизнь прожить трусом?» – говорят, глядя на себя в зеркало, люди, надеясь таким психологическим путем внушить себе уверенности.

Дело, конечно, хорошее. И быть смелым – задача благородная. Но скорее из области этики, а не психологии. Ведь этика изучает человека таким, каким он должен быть. А психология – таким, какой он есть на самом деле.

А какой он? Каким может быть трус?

Если трус боится в темноте встретиться с маньяком, то его трусость биологическая. Его можно понять – мало кто желал бы оказаться в подобном положении.

Если трус боится в темноте встретить супруга, то его трусость социальная. Всякое бывает: придешь, бывало, пьяным и думаешь: «Вот сейчас мне достанется! Хорошо бы, чтобы свет был выключен и все спали». Ситуация знакомая.

Если же трус боится в темноте встретить самого себя, то его трусость экзистенциальная. Оставаться наедине с самим собой и своими мыслями, пожалуй, испытание не из легких. Мысли о тщетности бытия могут вызвать приступы тошноты! – спросите у Жан-Поля Сартра, он об этом книгу написал.

Все ситуации объяснимы, и страх, конечно, весьма рационален. Но далее мы сталкиваемся с тем, как мы реагируем на обстоятельства. Как трус? Или как храбрец?

2

Спартанцы, например, прославились в истории тем, что никого не боялись. Трудно представить себе такое. Может быть, историки врут? Не те, что сегодня денно и нощно ковыряются в архивах, а те, кто жили еще в те времена и воочию наблюдали отвагу неустрашимых бойцов. Но приходится принять на веру то обстоятельство, что жили они в простых условиях, прихотливостью не отличались, слабых детей сбрасывали со скалы, а после поражения домой живыми никогда не возвращались. Трусость – слово, которого они не знали. Плутарх в «Изречениях спартанских женщин» вспоминает:

«Одна спартанка, узнав, что ее сын пал в битве, сказала:
„Плач пускай провожает трусливых, тебя же, мой милый,
Похороню я без слез. Ты же из Спарты, сынок“.

Что и говорить, не только сами спартанцы, но и их матери предпочитали смерть постыдной трусости. Умереть в бою – разве это не красивая смерть? Какой еще народ после спартанцев мог похвастаться подобной доблестью? Никакой! Не случайно появилась поговорка, что «спартанский воин стоит несколько других воинов».

Но между тем с тех самых времен трусость неразрывно следовала по одному пути с глупостью, невежеством, застенчивостью и многими другими пороками. И поскольку столь военизированных обществ больше никогда не существовало (хотя и про Спарту можно подсунуть дюжину провокационных историй), то и к трусам стали относиться толерантно.