Пока я жива

Я брожу по лесу, глажу кору деревьев, здороваюсь с листьями. Потом чувствую, что живот подвело от голода. Окажись тут сейчас медведь, я свалила бы его на землю и откусила голову. Может, стоит развести костер. Я расставлю капканы, выкопаю ямы, и первый же зверь, угодивший в западню, попадет на вертел. Я построю шалаш из сучьев и листьев и останусь в нем жить навсегда. Ни микроволновок, ни пестицидов. Ни флуоресцентных пижам, ни часов, чьи циферблаты светятся в темноте. Ни телевизора, ни пластика. Ни лаков и красок для волос, ни сигарет. Нефтехимический завод далеко. В этом лесу я в безопасности. Я тихонько смеюсь себе под нос. Не верится, я раньше до этого не додумалась. Я приехала, чтобы узнать эту тайну.

Тут я замечаю Адама. Сверху он кажется маленьким.

– Я кое-что поняла! – кричу я.

– Что ты там делаешь?

Его голос тих и приятен.

Я не отвечаю – ведь и так все ясно, а мне не хочется выставлять его тупицей. Зачем бы я еще сюда залезла и стала рвать листья, ломать ветки и так далее?

– Слезай! – вопит Адам.

Но дерево обвивает меня руками-ветвями и умоляет остаться. Я пытаюсь объяснить это Адаму, но, кажется, он меня не слышит. Адам снимает куртку и лезет за мной.

– Слезай! – кричит он. Я наблюдаю, как он благоговейно карабкается вверх по веткам, точно добрый монах, который хочет меня спасти. – Если ты упадешь и покалечишься, твой папа меня убьет. Пожалуйста, Тесса, слезай.

Он уже близко, и я не вижу его лица – только блеск глаз. Я тянусь к Адаму, чтобы, лизнув, растопить его лед. Кожа у него соленая на вкус.

– Пожалуйста, – просит он.

Мне совсем не больно. Мы плавно скользим вниз, хватая охапками воздух. Мы сидим в листве у подножия дерева, и Адам обнимает меня, точно ребенка.

– Что ты там делала? – спрашивает он. – Какого черта ты туда залезла?

– Собирала ветки для шалаша.

– Пожалуй, твоя подруга была права. Я уже жалею, что дал вам так много.

Но он ничего мне не давал. Я почти ничего о нем не знаю, кроме того что его зовут Адам и у него под ногтями грязь. Я задумываюсь, стоит ли раскрывать ему мой секрет.

– Я тебе кое-что скажу, – говорю я. – Обещай, что никому не расскажешь. Договорились?

Он кивает, но во взгляде его читается сомнение. Я подсаживаюсь поближе к Адаму и говорю ему, чтобы он посмотрел на меня. Он сияет разноцветными огнями. Адам светится так ярко, что мне видны его кости, а сквозь мерцающие глазницы – мир.

– Я выздоровела! – Я так взволнована, что говорю с трудом. – Мне нужно остаться здесь, в лесу.

Нужно бежать из современного общества со всеми его изобретениями: тогда я перестану болеть. Если хочешь, живи здесь, со мной. Мы выстроим шалаш, расставим капканы. Будем выращивать овощи.

В глазах Адама стоят слезы. Я вижу, как он плачет, и чувствую себя так, будто упала с неба на землю.

– Тесса, – произносит Адам.

За его плечом в небе виднеется просвет; сквозь него доносится гулкое дребезжанье спутника, от которого у меня зуб на зуб не попадает. Потом спутник исчезает, и остается только зияющая пустота.

Я прижимаю палец к губам Адама.

– Не надо, – прошу я. – Ничего не говори.

Пятнадцать

– Я сижу в Интернете, – поясняет папа, указывая на свой ноутбук. – Ты не могла бы расхаживать где-нибудь в другом месте?

Мерцание экрана отражается в стеклах его очков. Я сажусь на стул напротив.

– Это меня тоже раздражает, – произносит папа, не поднимая взгляда.

– То, что я здесь сижу?

– Нет.

– То, что я барабаню по столу?

– Послушай, – перебивает меня отец, – я тут нашел врача, который разработал метод костного дыхания. Слышала о таком?

– Нет.

– Нужно представить, будто воздух, который ты вдыхаешь, окрашен в теплый цвет, вдохнуть его левой ногой, направить вверх по ноге до бедра и так же выдохнуть. И так семь раз, а потом повторить с правой ноги. Попробуешь?

– Нет.

Папа снимает очки и смотрит на меня.

– Дождь кончился. Может, возьмешь плед и посидишь в саду? Когда придет медсестра, я тебя позову.

– Неохота.

Он вздыхает, надевает очки и снова утыкается в экран. Ненавижу его. Выходя из комнаты, я спиной чувствую папин взгляд и слышу тихий вздох облегчения.

Двери всех комнат закрыты, и в коридоре темно. Я на четвереньках поднимаюсь по лестнице, сажусь на верхнюю ступеньку и гляжу вниз. Темнота движется. Может быть, теперь я вижу то, чего другим не видно. Например, атомы. Я прыгаю на попе вниз по лестнице и снова вползаю наверх; ковер приятно трет колени. В лестнице тринадцать ступенек. Сколько бы я их ни пересчитывала, количество не меняется.

Я сворачиваюсь калачиком у подножия лестницы. Обычно тут садится кошка, чтобы об нее все спотыкались. Я всегда мечтала быть кошкой. Когда хочу, ласковой и домашней, а когда и дикой.

В дверь звонят. Я крепче прижимаю колени к груди.

Из коридора выходит папа.

– Тесса! – ахает он. – Ради бога!

Сегодня новая медсестра – широкая, как дирижабль. На ней клетчатая юбка из шотландки. Папа сконфужен.

– Это Тесса, – поясняет он, указывая туда, где на ковре лежу я.

– Она упала? – пораженно спрашивает медсестра.

– Нет, она почти две недели не выходит из дома и от этого бесится.