Читаем Пока королева спит полностью

"Народ, населяющий пределы Третьего великого магистрата (это моё королевство!), по своей структуре смешан, то есть на окраинах, особливо на северных – он неразвращен, а в центре, особливо в столице – развращен. Посему мне (хорошо ещё, что он к себе не в третьем лице обращался) очень трудно принимать меры, которые бы адекватно воздействовали на весь народ в целом. То, что хорошо для окраин, смерти подобно в столице и наоборот: меры для города совершенно нормальные, для провинции – непонятны и вызывают недоумение и неприязнь. К сожалению, более-менее предсказуемый баланс народных масс был окончательно разрушен теми последствиями, которые оказала волна от затонувшего континента Амбиция (или его части – величину катастрофы пока трудно оценить). Теперь всё и вся перемешалось в магистрате и смута вызревает везде. Я предпринимаю меры, чтобы выкорчевать эти сорняки, но обычные старые и проверенные методы не дают результата. Нужны меры жесткие и решительные, а магистрат колеблется, боится разделить ответственность за массовые казни. Плохо и то, что я не являюсь диктатором, ибо слишком добр и мягок. Для других же, более достойных правителей пишу: никакие меры не могут быть излишне жестокими для подавления восстания против законной власти…"

И так далее в том же духе. Значит, магистр был излишне мягок и добр… О небеса, да если бы я только проснулась! Но мне ещё много надо сделать для этого и самое малое – передвинуть коня на поле f6. На завтра магистру будет о чём подумать и кроме своего "премилого" трактата. Ведь я сделала ещё одно "чёрное" дело, "чёрное" – потому что, во-первых, я играю чёрными, во-вторых, фигуры передвигаю ночью с помощью кошки, пусть и не полностью чёрной, – вот и выходит, что занимаюсь чёрными делишками – ничего, я не суеверная.

Как я хохотала, когда Магистр обнаружил коня, передвинутого мной посредством кошки! Он уже и двери закрывал и стражу ставил, только я все эти хитрости обходила. Ведь никто не подумает, что фигуры двигает кошка, правильно? А никто посторонний в комнату не входил. А когда магистр посадил специального человека следить за доской через глазок, то я подсылала одного кота глазок закрыть своей пушистой тушкой, а в это время…

Прямо любуюсь, какое багровое стало лицо магистра от прилитой тёмной крови! Он прямо сейчас лопнет же, как лопается крепко налитой гнойник… интересно, от этого взрыва я проснусь?

Боцман

Юго-восточный ветер сносил нас на север, мы промахнулись мимо нашего континента, его ещё называют Олдовия, это с древнего языка означает Старый, хотя, я думаю, он не старее других. А ведь Чума применял всякие умные приборы для навигации – не помогло. Оказались мы на далеком севере. Начало холодать, если более подробно то: холодало, холодало, холодало и холодало, а потом ещё похолодало.

– Это вам не палатка с большим холодом! – сказал Ворд и натянул на себя медвежью шкуру.

Мы все уже давным-давно закутались, кто во что смог, и нам было тяжко лицезреть наготу капитана… зато, когда он все-таки прикрыл гусиную кожу, всем сразу стало легче… но не теплее.

– Вот и ты стал похож на человека! – Чегеварова больше всех обрадовалась тому, что Ворд упаковался в шкуру.

– Я теперь не докси, я теперь как все! – запричитал могучий представитель вольных морских волков.

– А раньше ты был как все докси, то есть тоже принадлежал к определенной группе общества.

– Молчи, женщина, ты меня ещё к мазурикам причисли!

– Ты самый великий капитан, которого я видела за все года моих скитаний по свету (насколько я знал, Чегеварова до этого за пределы Ахинеи никуда не выезжала), твои руки порубали многие неправедные головы… – и пошёл поток патоки по трубам вордовского мышления.

Эльза, кстати, в мехах стала похоже на пончик, а мне вовсе не нравятся девушки, у которых есть лишние килограммы в телесах, и я тут же начал над её внешним видом глумиться:

– Эльза, на каком ты месяце беременности или сколько банок варенья ты съела за завтраком?

В ответ я много чего о себе нового узнал, и не всё было хорошим и добрым… Но веселится мне пришлось недолго – надо было что-то делать с вернувшимися в наш самолёт ползунками. Они не переносят мороза и могут погибнуть в холодрыге, образовавшейся внутри "Чумы-1". Это, без сомнения, классный самолёт, но в нём не было предусмотрена конструктором всего одна мелочь – печка. Я переложил еле шевелящихся ползунков из их раковин в меховую варежку, потом осторожно засунул её за пазуху и стал согревать созданий неба своим дыханием, когда теплодувничать устал, меня на посту сменила Эльза. Обычно ползунки не любят, когда их беспокоят и уж тем более не допускают таких фамильярностей как хватание их хрупких телес пальцами, но сейчас они не выразили протеста, видимо, понимали: по-другому – никак.

Ползунки

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее