Второй Абзац. Этот парася долго по лугу не бегал – а иначе я бы его словила, точно вам говорю, товарищ главный господин следователь, зоркое око государя (так писатя мне дружбана насоветовала). Он же усложнил задачу мне – побег к речке, она летом-то совсем как ручеёк, но сейчас ужо не лето, а разбойница весна, да. Она и бурная, едрить (или едрить надо зачеркивать?). Так вот и я говорю: он бежать, я – ловить. Не поймать. А он-то, наверное, думал на сопредельный луг рвануть (там трава гуще нашенской), а луг тот акурат за речкой (совсем память моя ослабела – не помню, как её зовут, ручеёк едрить энтот). А парося – бултых в него, в неё, короче – в воду и поплыла.
Третий Абзац. А поплыл он как-то неуверенно, а может, он и совсем плавать не умел, только делал вид, чтобы меня в заблуждение ввести – мол, я умею и нечего за мной бегать. А я честно бегала, я же уже вам, товарищ главный господин следователь, говорил. А бабку Федосеёвну вы не слушайте – она все врёт и напраслину возводит на меня… холера её того… особенно она бает про то, что я парося сменял на самогонку и после энтой самой самогонки у меня ноги кренделями заплетались (у меня сроду ноги кренделями не заплетаются, даже после дерь… говно… что? Так и пишу: «некачественного продукта перегонки»), а навет она возвела в околоток на меня из-за хрена моего… то есть… как же написать-то? У меня хрен в огороде попёр буйно, а у неё нет, вот она на меня и зуб точит и поклеп возвела понапраслену. Вот.
Четвертый Абзац (последний). Я в воду бросился, и поплыл, а парося, он так головку тянул – видно жить очень хотел, да травку зелёную на том берегу этой как её речки хотел ашать (то бишь есть) – да уже утонул, сердешный. Я нырять – но там омут же едрить. Короче я не виновен, о чем честно заявляю и присовокопляю энту обяву.
Ниже место для подписи оставить (так мне тоже люди сказали сделать – я и сделал).
Только я подписываться не обучен – я просто палец намажу и приложу, вот:
Такая вот объяснительная, а в конце действительно отпечаток чьего-то пальца, только я внимательно разглядывал – похоже, это копия, но как так искусно мог художник отпечаток пальца перерисовать – я в сумлении. Тьфу ты чёрт! – заговорил как автор этого перла канцелярского юмора. Опять! Я отложил записку и стал думать. Но думать в тюрьме тяжело – все темы перескакивают одна через другую, и ни на одной не сосредотачиваешься, легче совсем не думать. Я пару раз такого состояния достигал и один раз даже трезвым. Оригинально это – совсем ни о чем не думать, а потом разные мысли как тараканы набегают, да такие умные порой, что даже диву даешься – как такие нажористые особи пробрались в мою голову?
Из остального творчества мне понравилась ещё легенда о …
Королева
Подсматривать за моими девчонками иногда так увлекательно, что я даже забываю о своих прямых обязанностях. То есть, о том, что надо структурировать реальность таким образом, чтобы герои стройным клином устремлялись бить в колокол и уже разбудили меня-любимую в самом деле! Сейчас Александра показывала свой фотоальбом Эльзе и рассказывала ей о своих мужьях. Вообще-то герцогиня об этом ни с кем не делилась, даже со мной (уж, поверьте, я на неё давила), но Эльза родила, а мужа рядом нет, вот на этой почве её окружила и замучила депрессия… Чтобы развеять мученицу, Александра и показала Эльзе свой альбом.
– …а это мой третий муж, – сказала герцогиня, указывая на соответствующую черно-белую фотографию.
Отмечу, что секрет цветных фоток, подлый Маркел, держал под замком моей библиотеки, как и многое другое "цветное" знание.
– Как он умер?
– О! Ему повезло. Он любил меня как… я даже не знаю с чем сравнить, скажем так: пятый муж, жалкое подобие, по силе любви, а не почему-либо другому, третьего. Он был так счастлив в день нашей свадьбы, что скончался в первую брачную ночь. Ах, де Бошир, де Бошир… – Александра закатила глаза, но чуть позже, вновь вернулась к альбому и перевернула страницу:
– А это Зайка, мой четвертый муж. На самом деле его звали Зигфрид фон-Дежавю-Восьмой, но я всегда звала его Зайкой. Посмотри, похож он на зайку?
– Несомненно! – Эльза отвлеклась от всхлипывания и самогрустнения.
– Вот я ему это всегда и говорила, он не верил, но смерился. Это было одно из условий моего замужества.
– А остальные?
– Пятый?
– Нет, условия, какие они были?
– Да практически никаких: луну там с неба достать, и дракона убить, банальщина одна…
Эльза поняла, что герцогиня пытается её развеселить и она честно попыталась развеселиться, но у неё получилось плохо: улыбка вышла какой угодно только не улыбочной. А вот я веселилась от души, но тоже насупилась, когда увидела эту Эльзину неулыбку. Но тут герцогиня перешла к рассказу о смерти Зайки, и вот этот сказ сумел-таки раскрасить лицо молодой мамы жизнью и вселить в её глаза светляков смеха.