Читаем Пока королева спит полностью

– …отправился он как-то на охоту, ну арбалета или лука не взял, а то мог потерять. И после третьего заезда, то есть после третьей бутылки медовухи, разгорелся у них в компании спор. А были же там одни графья и прочая голубая кровь, слово за слово и завертелась потасовка, точнее драка, а уж если совсем на чистоту это был самый настоящий простонародный мордобой. На чины и звания, а также титулы и должности никто не смотрел – били по морде, или куда попадали. Пьяный угар сравнял всех. Вот тут-то моего любимого Зайчонка по голове скамейкой и ударили.

– И он умер? – решила уточнить Эльза.

– Да ты что! чтобы вот этот Зайчища умер от одного удара скамейкой? – Александра показала особенно откровенную фотографию своего "зайки", на ней отлично были видны бугры мышц там, где должны быть мышцы и даже там, где у обычного человека гладко или свисает жирок. – Он только стал истекать кровью и потребовал ещё медовухи. Но потом все же сознание потерял. И вот тут-то вся эта пьяная шайка-лейка решила его отвезти к знахарю. Посадили его на Бербера, а это самый строптивый был жеребец – чистая ртуть, ну тот и понёс… и тут мой Заянька ударился головой о слишком низкий сук… его потом спилили, да что толку? Прямо на всей скорости.

– И умер?

– Да нет, Эльза, что ты какая мнительная? Просто стал сильнее истекать кровью. Потом его переложили на лодку, но трезвого рулевого было не сыскать – и они на стремнине ударились о камень, Зайка вылетел из лодки и об этот камень…

– Ударился?

– Можно сказать и так…

– Но не умер? – Эльза стала более догадливой.

– Естественно, но стал сильнее истекать кровью, – Александра посмотрела куда-то вверх и почти попала взглядом в меня, видимо, вспоминая все подробности. – А вот когда его все же доставили к знахарю, выяснилось, что и знахарь влил в себя изрядное количество медовухи, из-за чего и перепутал склянки. Дал Зайчику какой-то мгновенный яд, тот и успокоился навсегда. Со знахаря потом содрали кожу, но что толку? Я лучше тебе о пятом сейчас расскажу…

Эльзу история не сильно развеселила, но все-таки слегка отогрела, а вот я смеялась, даже ржала как конь. Нет, как лошадка. Но если бы кто-нибудь сравнил меня с лошадкой, то я этому кому-нибудь вставила бы шампур в одно места и он бы изошёлся крокодильими слезами. Если разбирать эту ситуацию с точки зрения морали – вот уж, поверьте, глупый ракурс, – то мой смех вовсе не был вызван страданиями человека и его последующей смерти. Я смеялась над нелепостью всего, что этому сопутствовало. Согласитесь, Зайка умер, а Эльзе требовалось утешение и если смерть одного Зайки помогает живому человеку улыбнуться, то почему бы об этой смерти не поведать смешно. Конечно, людям с отсутствующим чувством юмора – хорошо, хорошо! – с отсутствующим чувством чёрного юмора, этого не воспринять. Ну, так и кыш отсюда, болезные!

Но рассказать Александре о пятом муженьке помешали… В гнездышко "пташек" ворвался ворон красно-фиолетовый, судите сами: высок, черноволос, широк в плечах, обладал профилем, по которому заочно сохли ещё неисчеканенные монеты и облачён в наряд шута. А именно: облегающее трико и камзол, на которых фиолетовые ромбики соседствовали с ромбиками красными и ни один ромбик другого цвета их компашку не разбавлял, плюс таких же цветов колпак с безголосыми колокольчиками. Обведя взглядом хибарку, он на безупречно-классическом наречии снобов центра Лас-Ки изрёк:

– Вам привет от ВВ!

– От кого? – только и смогла сказать Эльза.

– От королевы, для вас она ваше величество, а для меня просто ВВ, – да, он самонадеян, но и на меня надеялся будь здоров (улыбаюсь во сне, ибо… есть от чего).

Он сел за стол, начал вертеть пальцами левой руки вилку, а правой – ложку в противоположные стороны, глазами при этом нагло раздевал всех присутствующих дам сразу. А глаза у него разноцветные, один жёлтый, другой зелёный, но точно сказать какой глаз мигал каким цветом, сразу определить трудно, они слишком завораживали, чтобы можно было спокойно анализировать.

– Вы знаете, я нахожусь в сложном положении, – сказал он, совсем не напоминая человека, находящегося в пиковой ситуации. – Вокруг столько прекрасных барышень, что я просто смущаюсь и не могу представиться, а также – что более уместно! – не могу начать осыпать вас всех комплиментами, не задав предварительно один очень интимный вопрос: у вас есть что-нибудь пожрать?

– А… – хотела что-то резкое выдать Александра.

– Ни слова больше! – прервал её незнакомец в красно-фиолетовом. – Я не попаду в твой альбом шестым герцогом, но могу закрыть тему мужей всей своей шутовской натурой. Раз уж начал представляться, то последовательней было бы закончить эту процедуру: я – любимый шут ВВ, Зёма.

– Это сокращенно от чего? – у герцогини в голосе были нотки, вбирающие в себя так много разношерстных эмоций, что проиндексировать их не смог бы даже гений мозговой музыки.

– От земфиры, а земфира – от совокупности первых букв: зачем ердачить мифы фантастично и рассказы амбициозно.

– То есть это аббревиатура? – решила уточнить погоду в доме Майя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее