Пока королева спит

Последствия не заставили себя долго ждать. В образовавшеёся отверстие в окне просунулось что-то узкое и стало падать, я подхватил это что-то, оказавшееся напильником, который мне подарили лупоглазики во сне и который мне передал Боска уже наяву. Я не стал долго созерцать напильник или задумываться, чем эта мелочевка может мне помочь – я сразу стал перепиливать язычок замка, хотя правильнее было бы назвать его язычищем – он был шириной в четыре пальца, благо щель между косяком и дверью позволяла свободно орудовать моим тоненьким инструментом. Вот тут-то напильник и показал себя. Иногда у нерадивых хозяев тупится кухонный нож и таким миролюбивым орудием бывает не очень-то приятно резать чёрствый хлеб, согласитесь, что у нерадивых хозяев наряду с тупым ножом часто оказывается и чёрствый хлеб – на то они и нерадивые хозяева. Примерно с таким же надрывом я напильником резал плоть язычища замка. Минут десять ушло на всё про всё.

Ещё десять минут – и в коридоре уже два узника, за час мы освободили семерых – дело пошло быстрее, нас подгонял запах свободы. Пару пьяных охранников, которые играли в карты, мы удавили бесшумно, ещё четверых зарубили, заломали, разорвали зубами с шумом, никем не услышанным. Живоглота решили схавать всем скопом – мы не дали ему шанса и, открыв дверь в его каптерку, выпустили две стрелы из арбалетов. Живоглот сказал: "Бульк" и стал похож на жука, атакованного муравьями – в качестве муравьев были мы, злобные арестанты, приговоренные к смерти, мечи поднимались и опускались, превращая живоглотскую тушу в нарезанные кругляки колбасы с костями. Я специально не конкретизирую, кто что делал – мы превратились в коллективный мыслящий организм, озабоченный лишь одним: как бы скорее выползти наружу и этой мысли он (то есть мы) предавался всецело и безупречно. А у другого комка плоти так и не сравнялось количество крестов с числом звёзд на мундире, но по этому поводу комок уже не комплексовал – ему было действительно пофиг до всего. Отдельные члены охранного организма гибли и жаждущий глотка чистого воздуха полосатик, состоящий из заключённых (робы в тюрьме полосатые: полоска серая, полоска темно-серая), бился до тех пор, пока не осуществил свою мечту – обрести небо вверху, землю внизу и горизонт вокруг. И уже только после этого великого обретения себя, полосатик распался на отдельных мыслящих существ, и одним из них осознал себя я. Кто? Да, Боцман, Боцман… улыбаюсь щербатым ртом.

Так началось восстание, или революция – мы не думали, что мы начали, просто подняли на уши всю тюрьму, потом вырвались в город, а… вот простые жители не поддержали нас, и начался период в моей жизни под названием "Подполье". Впервые я жил не у себя дома, не у друзей, не в тюрьме. Впервые был вне закона постоянно, впервые лес стал моим домом, а ближайшей перспективой – виселица.

А описываю я всё от безликого "мы", потому что в этот период моей жизни, я почти полностью растворился в личности Ардо, который во всяких смутах, а также в побегах или скитаниях чувствовал себя как ползунок под потолком. По его выражению, он описал – в прямом смысле слова – все верстовые столбы в нашем королевстве. Его часто судили в молодости, он собственными ножками протопал в кандалах много этапов и, несомненно, подмочил репутацию многих верстовых столбов.

Магистр

– Почему она обгорела?

– …

– Почему она обгорела?

– …

– Почему она обгорела?

– …

В конце концов, до меня стал доходить смысл их слов. Они – эти безмозглые серые скоты – объясняли мне очень вежливо и очень тихо, что служившая моей экономкой женщина вдруг решила повеситься, и исполнила своё намерение на любимом шарфике (мой подарок), очень длинном шарфике, его верхний конец она завязала на крюке для люстре… а когда в последней раз в жизни оттолкнулась от табуретки, то, видимо, опрокинулась жаровня и уголья попали в складки платье, отчего оно и загорелось… меня пытались успокоить, поясняя, что обгорел уже труп, смерть наступила вследствие асфиксии довольно быстро и покойная не чувствовала, как её лизали языки пламени… но меня не нужно успокаивать. Я совершенно спокоен. Любимая женщина повесилась. Она, конечно, в некотором роде предала меня, но это её лично дело. Хотя и моё тоже – она же предала меня! Голова у неё болела сильно последнее время, но это же не повод, чтобы вот так бросать всё и главное – меня?! Но нельзя показать подчинённым никаких эмоций… Совершенно будничным голосом я объявил:

– Экономку похороните на её родине, в деревне Тимошкино. Без лишних почестей.

Но я сказал всё же это с некоторой опасной интонацией и я не сомневаюсь, что похороны будут пышные и родственникам помогут. Ведь я могу проверить. И я обязательно проверю.

Шут