Лягушки синкопировали. Лучики света играли в прятки. Я наблюдал за одуванчиком, их было много на поляне, недалеко от болота с лягушками, они лезли мне в глаза, но я выбрал из множества лишь один, и долго думал, зачем он здесь растет. Потом понял. Я решил использовать его самым лучшим образом. Многие думают, что лучшее использование одуванчика – это подуть на него как можно сильнее и сдуть семян как можно больше, так вот многие совершенно не правы. Ведь одуванчик – сорняк и если дуть на его семена, то эти озорные сорняки захватят весь мир. Тут же явился мальчуган, совсем не похожий на того мерзкого, что пулял в меня горохом. Этот был тонок и бледен, лицом одухотворен, взглядом умён, ручками и ножками слаб. Короче, это был будущий гений или злодей в пору глубокого детства. Он зачарованно смотрел на меня и не решался ни спросить, ни подойти и сначала представиться.
– Хочешь, я покажу тебе нашу королеву? – спросил я его.
Он закивал (сказать что-нибудь он по-прежнему не решался).
– Подойди поближе.
Он подошел.
– Закрой глаза.
Он закрыл.
– Открой рот.
Он открыл.
– Не подглядывай.
Он не поглядывал.
Я сорвал одуванчик и засунул его пушистую голову в рот мальчугана. Тот не увидел королеву, зато заплакал от своего позора и неприятности во рту. Ревя писклявым голосом во все стороны однообразное "у-а-у-а!", он покинул поляну. Отцом его оказался дровосек. Чего-то в этом роде следовало ожидать, ведь доходячий малыш не мог забраться так далеко в чащобу лесную один. Дровосек почему-то сильно рассердился, он широко шагал, немного при этом косолапя, и метал молнии своими глазами вправо-влево, но топор пока держал на плече, а это означало, что мы можем договориться.
– Хулиганишь? – спросил он, нависнув надо мной всей своей неумолимостью. – Для шута ты шутишь не смешно!
Абсолютная правда, она непреложно доказывает, что дровосеки мудры.
– Учу. Я преподал твоему сыну урок. Теперь он будем менее доверчив. А что, если я вовсе и не шут, если я только маскируюсь под шута, если я – серый стражник, или хуже – людоед и люблю мясо маленьких мальчиков?
– Но ты же шут!
Опять абсолютная правда, но в этот раз она доказывает, что дровосеки глупы.
– Да, ты это знаешь, потому что много деревьев срубил за свою жизнь и можешь отличить пень от яблони, а он только видел человека похожего на шута. Согласись, существенная разница. Но ты можешь меня убить в любой момент, у тебя есть топор. А можешь убить ещё легче – словом, просто произнеси: "Умри" и вложи в него всю свою ненависть ко мне. И я умру. Может быть, не мгновенно, не сейчас, но рано или поздно твое слово найдет способ, чтобы лишить меня жизни.
Я поднялся, а топор не опустился на мою голову и слово "умри" не было произнесено. Мы договорились, а это значило, что дровосеки способны к компромиссу. Попрощавшись с этим добрым и косолапым малым, я подарил ему свистульку в форме писающего мальчика. Угадайте куда нужно было дуть, чтобы свистулька зазвучала? Неудивительным прикидывается тот факт, что дровосек не засвистел. Но он очень удивился, когда, вернувшись домой самой короткой дорогой (это он думал, что она самая короткая), оставив меня на поляне (это он думал, что оставил меня на поляне), обнаружил дома… шута. И не какого-нибудь незнакомого, а меня, уплетающего плюшки с вареньем вместе с его женой. Но больше всех удивился малыш, уже выплюнувший одуванчик из себя полностью. На самом деле ощущения пушистости во рту останется с ним на всю жизнь. Моё присутствие мало того, что было напоминанием о его позоре, но ещё и являлось своей непонятностью вторым уроком для него. На счёт плюшек: большинство думает, что лучшее использование плюшек – это есть их – и в этом оно право, а если ещё и варенье – малиновое, то просто м-м-м!
Королева