Читаем Пока королева спит полностью

Маркел ликовал. Он достал-таки "Путь диктатора" и сейчас поглощал его с упоением и нетерпением, выражающимися в том, что он не мог усидеть на месте: отскакивал от стола с книгой, будто текст сам отталкивал магистра, тогда-то он и совершал пару-тройку судорожных кругов по своему кабинету, потом вновь садился за стол (ведь этот текст его ещё и притягивал: наглядная иллюстрация действия и противодействия), хлопал по его инкрустированной кошачьим орнаментом крышке своей морщинистой ладонью и приговаривал: "Наконец-то!" и ещё: "Теперь – ух!" Магистру продала эту книгу Марта, она знала свое дело и делала его хорошо. Я даже не знала, как ей это удалось. Это я-то свободно перемещающаяся по сну, очень похожему на моё королевство, и не в курсе! Но тиран зря радовался, уже слишком поздно, и ни одна идея, почерпнутая им в "Дао Де Диктатур", не успеет взрасти на почве его Третьего как бы великого магистрата, так как реальность скоро станет действительностью и вернется к своему устойчивому состоянию: королевству Зелёных холмов со столицей Лас-Кой. Однако Маркел даже не заглянул на шахматную доску, а ведь я уже переставила там свою чёрную пешку на первую горизонталь – сие означало полную и безоговорочную победу! Он преспокойно вслух читал с выражением: "Только для диктаторов" (это было вместо предисловия, и магистр долго упивался тем, что это как раз для него родимого) "Если ты хочешь вступить на путь диктатора, то прежде чем сделаешь первый шаг прочти это" – Маркел воздел руки запредельно вверх и воскликнул:

– Обязательно прочту! – и стал дальше поглощать глазами текст: "Этот путь не легок и не быстр. Быстр он может быть только в одном случае – если ты попадешь под шипованные колеса более удачливого или более безупречного (что вероятнее) диктатора и, корчась в муках, свалишься в ров неудачников. Тебе придется отказаться от многого, чтобы достичь немногого. Ты должен будешь отказаться от друзей, любимой, родственников и других дорогих тебе людей (и не людей), ибо они – твоё уязвимое место, а у диктатора не может быть уязвимых мест. Тебе придется отказаться от любых других привязанностей, ибо у диктатора не может быть никаких привязанностей (он просто выбрал путь Диктатуры, а потом Диктатура выбрала его – и на сопли в сахаре места в этой пустоте не осталось). Если ты выберешь этот путь, то ты добровольно подписываешься под своим абсолютным одиночеством. Что же приобретешь взамен? Ничего, ибо: власть, слава при жизни и, возможно, ещё большая слава после смерти – ничто. Могущество и защита от тупого чувства собственного бессилия – тоже ничто. И это всё. Не спрашивай: что будет потом? Если спрашиваешь – никогда не дойдёшь до Диктатуры. Но чтобы дойти, нужно будет положить жизнь свою, свою молодость, зрелость и преклонные годы на одно дело: стать диктатором и удержать этот тяжёлый для слабых шей титул, чтобы построить новый мир. Решай: надо тебе это или нет…"

– Надо, надо, ой как надо! – заголосил магистр, алчущий переродиться в настоящего диктатора.

Он перевернул страницу и благоговейно слизнул с её кожи фразу: "Тебя никто не тянул насильно переворачивать эту страницу".

– Знаю, знаю! – он вновь соскочил со стула и стал выводить по паркету вензеля своего рода (а ведь даже у такого не побоюсь этого слова «шалапута» были родители… наверняка, славные люди, да, у Маркела был славный род). – Да, да! избавится от привязанностей. Кошки, кошки, милые мои кошечки. Сегодня вам не повезло…

Я покинула стареющего уже не любителя кошек, а… – а что он с ними сделает? Но некогда разбираться – меня ждали мои верные друзья… не подданные, а друзья! Почувствуйте разницу…

Боцман

Сидеть около костра всегда лучше, чем сидеть без огня. Во-первых, можно практически вечно смотреть на языки пламени, перебирающие ласково свою любимую пищу (конечно, если кто-то подкидывает дрова, но и самому можно руками пошевелить и полешко-другое подбросить), во-вторых, к костру всегда может кто-то подойти и сказать: "Привет, а выпить есть чо?" или в котле созреет каша – и пейзаж сдобрится горячей пищей. Вот и к моему костру подошла рыжая бестия и сказала:

– Привет, Боцман, меня зовут Марта, только не говори, пожалуйста, что я не похожа на март.

Если я и хотел что-то сказать, то слова застряли в горле и непережёванными рухнули обратно в легкие. Бестия тем временем подсела ко мне на брёвнышко, положила рыжую копну волос мне на плечико и уже ласково заметила:

– Наконец-то я тебя нашла! Тут в лесу так много вашего брата скитается и все после тюрьмы сексуально озабоченные, пристают. Ужас!

– Я не…

– И ты тоже озабоченный!

Я не стал спорить – она была права. Я же столько отсидел! Я же столько ночей с женщиной не спал! Но её правота не умоляла того количества вопросов, которые я хотел ей задать.

– Только не спрашивай про Майю, – предупредила меня бестия, и мои вопросы снова перепутались, ведь теперь я не должен был спрашивать про Майю, а я про неё спрашивать не собирался, но после таких слов не мог не спросить.

– А что с ней?

– Её не было.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее