Пока мы идём (СИ)

– Не услышали, – Яшкин голос звучит как-то странно. – Соседние вагоны доверху забиты трупами.

9

Идея увести пару лошадей, как ни странно, первой приходит в голову Ксанке. Тем более что в пустых стойлах находятся сёдла и полные комплекты сбруи.

– Бросим их потом у какой-нибудь деревни. Крестьяне спасибо скажут.

После известия о трупах Ксанка неожиданно спокойна. Мертвецов она не боится – разучилась. А погибших нужно хоронить. Ксанка испытывает к белякам что-то, вроде уважения – не бросили, значит, своих на поле битвы. Ведь намного проще было бы оставить их там, чем переправлять по августовской жаре почти через весь Крым. Видимо, из госпиталей везут… или наши уже начали наступление, не дождавшись карты?

Гроза постепенно стихает. Лишь редкие капли дождя стучат по крыше.

– Допросить бы… этих, – кивает Ксанка на пленников.

– Я займусь, – вызывается Яшка, доставая из-за пояса нож. – А ты пока оседлай лошадей. Вдруг они нам скоро понадобятся.

Она даже рада, что не придётся этого видеть. Отчего-то злой Яшка, Яшка-солдат, способный одним выстрелом раздробить голову противнику, ей сейчас неприятен. Ксанка идёт к загонам, гладит каждую лошадь, пытаясь наощупь определить, насколько та хороша в скачке. Им нужны самые лучшие – как всегда.

Пока Ксанка, не торопясь, прилаживает к выбранным лошадям сбрую, до неё доносятся голоса: Яшкин – высокий, гортанный, со стальными нотками, и другой – вначале тоже гордый и злой, но спустя некоторое время – захлёбывающийся, скулящий. То, что Яшка умеет допрашивать, Ксанка знает наверняка. Как знает, что выбрал он молодого пленника – горячего, неопытного, которого легче всего сломать. И который хотел по-мужицки позабавиться с ней, Ксанкой. Сейчас бы радоваться, что вот она – заслуженная кара для белого отребья. Но Ксанка отчего-то не может.

Уже полностью оседлав лошадей, она задерживается в пустом стойле, пережидая, пока голоса затихнут.

Когда до её плеча в темноте дотрагивается чья-то рука, Ксанка вздрагивает.

– Состав формировали под Перекопом. Там была какая-то стычка. Белые попытались прорвать осаду, но потерпели поражение, – деловито докладывает Яшка. – Несколько теплушек с тяжелоранеными оставили в Джанкое, там же подцепили вагон с лошадьми. Так что наши молодчики сами были не в курсе, с кем по соседству едут. А лошадки-то, между прочим, непростые, офицерские. Везут их аж на курорт в Тырнаке, чтобы выздоравливающие господа могли морскими видами из седла любоваться напоследок.

– Вот и мы тоже полюбуемся. Скоро должны добраться. Карта у тебя? – Ксанка поворачивается и случайно утыкается в Яшку. – Пусти.

– Чего ты?

– Вещи надо бы собрать.

Поезд резко сбавляет ход. Вагон дёргается, и Ксанка, сама того не желая, падает в Яшкины объятья.

– Не трогай меня! – от мысли, что на его руках, возможно, ещё осталась чужая кровь, Ксанку внезапно начинает тошнить.

– Не буду, – Яшка вжимается спиной в перегородку, давая ей пройти.

Они на ощупь выводят осёдланных лошадей из загонов. Ксанка нашаривает на полу узелок, приторачивает к седлу. Лошади ведут себя на удивление спокойно, но повязки с них пока не снимают.

Ксанка рада, что в вагоне темно. Она не хочет смотреть, во что превратился беляк, которого допрашивал Яшка. Она уже видела таких: окровавленных, с полосками кожи, срезанной с лица и ладоней, с булавками или щепками, вогнанными под ногти.

Хотя об этом не принято говорить вслух, а уж тем более – обсуждать, в армии Будённого с пленными не церемонились. Ведь иногда жизнь целого отряда зависела от разговорчивости одного пленного.

Впрочем, Ксанке случалось видеть и красноармейцев, измордованных беляками. «Война есть война», – говорил в таких случаях Валерка, под любым предлогом уводя её с места, где стонали и корчились от боли раненые. А Данька ругался страшным матом, поминая батьку, зверски убитого Сидором Лютым. Тогда Ксанке хотелось броситься брату на шею и крепко обнять его, насколько хватает рук, потому что она знала: под шинелью, под полотняной рубахой бугрятся страшные рваные рубцы от атаманской плети. Такое не забывается, не проходит со временем. Не заканчивается никогда.

– Знаешь, – догоняет её Яшка, – а вот не верю я им. Слишком складно всё выходит. Дескать, везем тела похоронить с почестями. Но гонять целый состав от Перекопа до Симферополя… Это ж почитай через весь Крым трупаков таскать по жаре! Что-то тут нечисто.

Ксанка чувствует на своей шее его жаркое дыхание и отшатывается.

– Да не трогал я его! – отчаянно восклицает Яшка. – Я только подошёл с ножом, а он мне сразу всё рассказал: и что лошадей офицерам везут, и где состав подцепляли!

– Сразу, говоришь? – от неожиданной догадки Ксанка до боли закусывает губу. – А вот скажи мне, Яшечка, когда мы в бой идём, что у нас по карманам рассовано?

– Патроны? Обрывки газет? Краюха хлеба? Веревка или ничего? – недоумённо отвечает Яшка.

– А у беляковых конюхов? Шоколад и табак? – не договорив, Ксанка бросается к тюку и начинает его потрошить. – Трупы и тряпки, говорите? Ага!

– Что? – нетерпеливо переминается с ноги на ногу Яшка, подхвативший поводья.