Пока мы идём (СИ)

– Прости, – говорит Яшка, обнимая её. – Что толку копаться в прошлом. Давай спать.

Немного подвинув спящего цыганёнка, они кое-как ложатся рядом. Ксанка думает, что не сможет заснуть, но глаза начинают слипаться, едва голова касается попоны. Сквозь сон Ксанка слышит, как Яшка встаёт, чтобы выдернуть из земли нож и положить рядом с собой. А потом она засыпает.

***

Утро выдаётся хмурым и безрадостным. Небо затянуто серыми тучами, готовыми вот-вот пролиться мелким и противным, почти осенним дождём.

Ксанка чувствует себя совершенно разбитой. К боли в плече прибавились слабость, сухость во рту и противная болезненная вялость. И даже несколько долек шоколада, запитые родниковой водой, не прибавляют сил.

Яшка тоже мрачен – будто и не было вчера тёплых слов, и признаний, и поцелуя. Он седлает лошадей, Зуралко вертится рядом – вроде помогает, но больше путается под ногами. Его счастливая физиономия испачкана невиданным лакомством – шоколадом.

Морщась от боли, Ксанка осматривает место ночлега.

– Это там ты прятался? – спрашивает у цыганёнка, показывая на узкую щель между камнями и склоном, на высоте в три человеческих роста от земли.

– Ага.

– И как только шею не свернул, когда спускался.

– А я ловкий! И быстрый! И сильный! – Зуралко распрямляет тощую спину.

– И скромный, да, – кивает Ксанка.

Яшка, проходя мимо, словно невзначай касается её руки.

– Как ты? – улыбается мельком.

– Не очень. Но в седло забраться смогу.

– Тогда ты поедешь верхом, а я поведу лошадей. Этот, – Яшка кивает в сторону Зуралко, – пойдёт рядом и будет показывать дорогу. Странно, что его до сих пор не искали.

– А некому, – внезапно по-взрослому усмехается цыганёнок. – Когда в табор пришли лучших коней отнимать, все разбежались кто куда. Ромов, кто за ножи схватился, убили. Кто сбежать не успел, убили. Дадо был тот, который схватился. Его убили первым. А дае померла, когда меня рожала, давно уже.

– Кто напал? Беляки? – хмурится Ксанка.

– Люди.

– Сколько их было? Отряд? Банда? Как вооружены? – мгновенно подбирается Яшка.

Зуралко пожимает плечами:

– Не приметил, дядинько, бежал быстро, прятался далеко. Да и что прошлое вспоминать? Полная луна с того времени успела два раза в молодик перелинять.

– Эх, ты. А ещё врал вчера, будто мамка заругает. И про прятки, небось, врал?

– Врал, – широко улыбается цыганёнок. – Я вас с высоты приметил, за конями вашими шёл. Только вы уже всё равно отозлились и бить меня не будете. Правда, дядинько?

– Не дядинькай мне тут. Меня Яшка зовут, а её Ксанка. Так и зови.

– Понял. Дядинько Яшка и тётенька Ксанка.

– Ай-нэ, не было печали, тебя повстречали. Дорогу-то обратно найдёшь? – Яшка помогает Ксанке забраться в седло, берет коней за поводья.

– Найду.

– Ну, веди тогда, силач.

***

По пути Зуралко несколько раз сходит с тропы, ныряет в расщелины и заросли. Один раз приносит добычу: попавшего в силки бурого зайца. И, попросив у Яшки нож, одним ловким движением перерезает зверьку горло.

– Кулеш сварим, – светится от радости. – Всех накормим.

Зайца Яшка привязывает к седлу второй лошади.

– Так ты охотник, значит. Добытчик, – Ксанка смотрит, как с тушки падают на землю капли крови.

– Дадо научил, – с гордостью отвечает Зуралко и опять скрывается в кустах.

А Ксанка невольно представляет себе, как цыганёнок дожидается, пока они уснут, и с ножом подкрадывается к спящим. Два коня – таких нужных, таких важных для табора. И два человека – досадное препятствие на пути.

– Не стал бы, – словно прочитав её мысли (или просто подумав о том же), уверенно говорит Яшка. – Ножа у него не было, я проверил. А свой я при себе держу. Всегда. К тому ж зайца по горлу полоснуть совсем другое, чем человека, – он горько усмехается: – Мне ли не знать?

– Яшка, а ты… – робко начинает Ксанка.

– Пятнадцать. Мне было пятнадцать. Вот этим ножом, что от деда вместе с крестом достался. Двоих. Во сне. Атамана и денщика его. Того, кто дадо убил и кто дае в баню волок, – Яшка встряхивает чубом. – Не спрашивай меня больше, не рви душу. Первые долго помнятся, хотел бы забыть – не сможешь.

– Дядинько, смотри! Ещё один! – Зуралко выныривает на тропу. – В последнюю петлю попался! Отменный обед сегодня будет!

Ксанка отворачивается, сглатывает удушающий комок. Прав Яшка. Её первый – застреленный в упор казак из банды Лютого – до сих пор приходит к ней в кошмарах, хотя минул почти год. Остальные, которые были после, слились в одну сплошную кровавую пелену. А этот – до мельчайших чёрточек в память впечатался, не сотрёшь, не искупишь.

А сколько их ещё будет – других?

5

Табор встречает Яшку и Ксанку настороженным молчанием. Прекращаются разговоры, стихает смех.

Ксанка глядит во все глаза. Мамця в детстве пугала цыганами: не ходи, доню, со двора, придут, скрадут, скроют цветастыми подолами, уведут за собой. Потом, когда Ксанка подросла, встречала на ярмарках дочерна выжженных солнцем цыганок – высоких, крикливых, в ярких платках и юбках, с золотыми серьгами в ушах. И сторонилась их, чтобы не свели, не одурманили странными словами, не обрядили в странные пёстрые одёжки, не заставили попрошайничать.