Но сегодня не тот случай. Объяснить, почему доброжелательный мужик ушел в глухую оборону, Гущин никак не мог! Еще позавчера Львов принял следователя как родного, Стас давно не чувствовал себя в гостях так вольно и спокойно. И вдруг… поворот на сто восемьдесят градусов. От дружелюбия — к заиндевевшему высокомерию.
Майор не успел спросить: «А как к моему отъезду отнесется Евгения?» Львов резко развернулся и, сохраняя надменность даже в закостенелой шарнирной походке, пошагал к главному дому. Как будто сбегал, оставив за собой последнее слово и не давая возможности его оспорить.
Гущин растерянно смотрел в спину Дмитрия, в темечко долбила мысль: «Неужели я ошибся?.. Неужели?!»
Но Львова не было в России десятого июня прошлого года, он не мог быть Водяным!
А что было десятого июня?.. Пляж. Пятая «русалка», пропавшая с праздника Нептуна.
— Бог мой… — прошептал майор. Догадка была дикой, но имела право на существование, поскольку превосходно вписывалась в реконструкцию возможных событий.
«Если Водяной не один человек, а тандем из двух старинных приятелей… то одним из фигурантов может быть Львов, вторым — Федул. Дима выезжал за границу, Федя решил пойти на убийство без подельника, подкараулил отбившуюся от подруг девушку… Отсюда, кстати, и буклет в его доме… Убийство на пляже — сольное выступление Редькина!»
Невероятно. Но тогда все странности и эскапады становятся хоть как-то объяснимыми: стрелял действительно Федул, прибежавший к нему Дмитрий не успел тщательно прибраться в доме, только «рабочий» скальпель торопливо захватил. О буклете и коробке из-под телефона подельники забыли…
«Безумие, — остановил себя майор. — Будь Львов убийцей, он ни за что не позволил бы Евгении пригласить в их дом следователя!»
Или отвертеться не сумел? Не смог найти весомых аргументов и опротестовать решение жены?
И если это так, то все становится с ног на голову. Все прежние догадки неверны! Водяной — тандем, а не один человек!
Не дожидаясь Поплавского, майор быстро поковылял к воротам. Проскочил до дома Редькина, разыскал там капитана, усевшегося за кухонный стол проверять бумаги, оформленные помощником, и, выведя Мартынова из духоты на улицу, рассказал о том, как сложился разговор с супругом депутатки.
Реакция Игоря получилась соответствующей.
— Львов? — округлив глаза, спросил капитан и уточнил: — Львов и Редькин вместе?
— Бред, да? — Майор приподнял уголок губы в странноватой ухмылке. — Богатый бизнесмен и спившийся сосед в одной упряжке… Может, еще Капитонова сюда припишем? Типа голливудская история о тайном ордене маньяков?
Мартынов отмахнулся:
— Ты вслух такого никому не говори, хорошо?
Стас подался вперед:
— Да я и сам все понимаю, Игорь! Бред это, бред! Профайлеры ошиблись, преступники несовместимы… Чушь! Но если взглянуть на ситуацию с подобной точки зрения, то все укладывается. И выстрел, и вечерняя пробежка Львова — он испугался, что подельник совсем с катушек съехал, и помчался его прятать…
— Тихо! — перебил Мартынов. — Тихо, Стас, ты мне весь мозг вынес, дай подумать! — Игорь запустил пальцы в волосы, взъерошил стильную прическу. — Черт! — сказал через минуту. — Все срастается. Ни одной прорехи в твоем шитье не вижу. — Приятель поглядел на Гущина, и Стас впервые увидел в его взгляде растерянность. То, что Водяной мог оказаться связкой двух преступников, было из разряда невозможного. Куда теперь девать все прежние наметки: уверенность профайлеров, выбор потенциальной жертвы — девушек подбирали по определенному вкусу, под одного человека… И вдруг — их двое.
— Игорь, может, на Львова надавить? — тихонько предложил майор. — Повод есть, он начал врать.
Мартынов так скривился, что Стас расслышал скрип его зубов.
— Что ты несешь, Стас, что?! У нас ничего на него нет, кроме вчерашней лжи! К прокуратуре мы вместе с его адвокатом подъедем и там же отпустим, у него на десятое июня — алиби!
— А Редькин?
— Что — Редькин?! — вызверился на майора капитан. — Редькин в бегах! Или вообще… уже дохлый.
Мартынов прав: прессовать Львова совершенно бесполезно. Кроме записи с видеокамеры от ворот, на него ничего нет, да и это фикция. Пустяк. Самый неумелый адвокат камня на камне не оставит от версии.
— Так, Стасище, — решительно сказал Мартынов, — давай-ка отматывать назад. Воодушевление твое я понимаю — ты, как и я, страсть как не любишь, когда по носу щелкают. Ответить хочется. Но предлагаю мыслить конструктивно. Версия твоя, прости, отдает фуфлом, дружище. Стопроцентно попадает только под вчерашние события. Но и их можно трактовать по-разному. Так?
— Угу. И даже без натяжек.
— Вот и давай-ка мыслить в прежнем ключе: Редькина нам подставляют. С Львова подозрений, разумеется, мы не снимаем, работаем по всем направлениям. Согласен?
— Да. Я остаюсь в их доме.
— На мягких лапах! К Львову и на пушечный выстрел с разговорами не подходи! Пусть думает, что ты его подозреваешь в каких-то старых грешках и дуешься.
— Согласен. Дима сейчас как памятник Командору. Аж звенит.