Пока ненависть не разлучила нас

— Неправильно, что я взял на себя защиту палестинцев, а ты выступаешь адвокатом другой, очень далекой страны. Если это потому, что я мусульманин, а ты иудей, то это неправильно. Не религия должна определять наши позиции.

— Но религия все-таки влияет на наши предпочтения.

— Тогда в один прекрасный день мы станем врагами. Мы должны смотреть на этот конфликт как французы, через общие ценности, и оставаться друзьями.

Мунир говорил разумно. Но возможно ли это для нас?

— Мы с тобой подружились, потому что ты был араб, а я еврей. Значит, мы приняли на себя риск разойтись в один прекрасный день по той же причине.

Он поднял голову и удивленно посмотрел на меня.

— Ты ошибаешься, Рафаэль. Мы подружились, потому что оба были из Марокко. Два оробевших марокканца в школьных халатиках среди целого класса французов.

Я невольно улыбнулся, припомнив первые школьные дни.

— Но мы вместе выстаивали против тех, кто ненавидел евреев и арабов. И эта борьба укрепила нашу дружбу.

— Мы хотели стать французами, какими были все остальные.

— И мы дорожили своей принадлежностью к своему народу. Когда я читаю статьи об израильской войне, я чувствую угрозу себе как еврею. Французскому еврею.

— Прости, я чего-то не понял.

— Так ты считаешь, что причина негодования журналистов и обычных людей — нарушение справедливости и неуважение гуманистических ценностей?

— Да, я так считаю.

— А вот я в этом сомневаюсь. Так ли они все негодовали по поводу других военных конфликтов? Нет, совсем не так. Но вот речь пошла об Израиле и евреях, к которым французы всегда испытывали неприязнь, не осмеливаясь ее показывать. Появился повод, и они с радостью им воспользовались.

— Не становись параноиком, Рафаэль!

— Расизм приводит к паранойе, это точно. Но в данном случае все очевидно!

— Не знаю… Сесиль говорит, что защищать любые действия израильского правительства значит только вредить себе. Французы начинают смотреть на вас как на израильтян, живущих во Франции.

— Я никогда не называл себя израильтянином. Но я связан с Израилем особой связью, нееврею ее не понять. Большинство из них не видят разницы между евреем и израильтянином. Точно так же, как они не видят разницы между алжирцами, марокканцами, иранцами и другими мусульманами. Ты же помнишь, что в детстве нам попадались люди, которые говорили, что для них евреи и арабы одно и то же.

— Мы с тобой тоже иногда так думали.

Мы переглянулись, снова почувствовав себя союзниками, за спиной у которых живое, общее для нас прошлое.

— И теперь, как видишь, нам удалось поговорить о событиях в Ливане, не поссорившись.

— Постараемся, чтобы так было всегда.

— Да поможет нам Аллах!

— Нет, оставь Аллаха в покое. Все дело в нашей воле и желании.

16. Оставаться самим собой среди своих

Рафаэль

Времена настали тяжелые. Разгул ультраправых во Франции меня удручал. Средства массовой информации были настолько необъективны, что приходилось невольно задумываться, не подспудный ли это антисемитизм, пропитавший своими ядовитыми испарениями все вокруг. Я боролся со своей подозрительностью, убеждал себя, что ничего подобного нет, и все-таки продолжал задаваться вопросом: а что, если отношение большинства израильтян к французам справедливо? Мне хотелось понять: для такого отношения есть реальные основания, или оно плод болезненной фантазии? С основанием или без оснований, но в моем окружении многие замечали, что враждебность к евреям растет. А по телевизору мне показывали, как мои сверстники, на вид немногим взрослее меня, надев форму, отправлялись рисковать жизнью во имя своих идеалов. Я внезапно почувствовал себя смешным и бесполезным. Привычный комфорт, попытки встать на сторону Франции, отвлечь себя высосанными из пальца проблемами — все показалось вдруг противным. Мне захотелось потеснее сблизиться со своими, разобраться в корнях враждебности, обрести уверенность, покой. Хотелось действовать, бороться, сражаться, отстаивать свою национальную принадлежность, чувствовать себя евреем, иудеем. Каким образом? Создать кружок? Молодежную группу? Дискуссионный клуб? Я прислушивался, собирал информацию, искал.

Когда представитель Движения заговорил со мной, я был готов к сотрудничеству.

Мне назначили встречу в кафе, возле Небоскреба, в квартале Виллербан. Точь-в-точь, как в шпионском фильме.

«Приглашаю тебя от имени общего друга. Ищу молодежь, готовую действовать ради общего дела».

Я ответил не сразу. Откуда возник этот тип, не пожелавший назвать свое имя по телефону? Какой такой общий друг? С кем общее дело?

Последний вопрос я и задал.

— Общее для нас всех. Нужно защищать общину от агрессии.

— Каким образом?

— О таких вещах лучше говорить при встрече. Я хотел бы убедиться, что мнение о тебе нашего друга справедливо.

— И что же он сказал?

— Сказал, что тебя заботит сложившаяся ситуация. Что у тебя все в порядке с мозгами, что ты мужественный и серьезный. А ты что на это скажешь?

— Скажу, что говорил мой друг.