Пока Париж спал

Когда я возвращаюсь в класс, все молча пишут что-то. Учительница улыбается мне и указывает на место.

– Ты что потерялся? – шепчет Зак, когда я сажусь.

Я киваю. Не буду плакать. Не буду.

Мне еще много предстоит переписать у Зака, и я предаюсь этому скучному занятию. Спустя какое-то время звонок звенит снова.

– Увидимся после обеда, – говорит Зак, когда мы выходим из класса.

– Что?

– После обеда, – повторяет он.

Мы что, ходим обедать домой?

Ненастоящая мама стоит с настоящими матерями у ворот. Она высматривает меня в толпе. На ее длинной шее выступают вены. Я опускаю голову и теряюсь среди детей. Можно пригнуться и убежать! Решив оставить это интересное наблюдение на потом, я позволяю ей забрать меня, как забирают всех остальных детей.

По пути домой мы заходим в пекарню, чтобы взять багет. Взяв его из рук у продавщицы, по пути домой я отрываю от кусочки и кладу их себе в рот.

Я жду, когда Ненастоящая мама рассердится на меня, но она только дотрагивается до моего плеча и спрашивает:

– Tu as faim après l’école, n’est-ce pas?[17]

Она думает, что я проголодался, но это не так. Я просто хочу ее разозлить. Дома я сразу бегу в туалет в коридоре и скручиваюсь над дыркой в полу. После этого мою руки, поворачивая квадратное мыло в ладонях снова и снова, пока в них не образуется облако пены. Я чувствую, что мыло становится все меньше и меньше.

– Сэм, – зовет меня Ненастоящая мама. – Ça va?

Я соединяю ладони, и мыло выскальзывает на пол. Я ставлю на него ботинок и давлю его, а затем вожу по всему полу, чтобы он стал скользким. Выхожу из туалета с мылом, прилипшим к подошве ботинка. Размазываю его по полу, пока иду на кухню. Эти гадости помогают мне чувствовать себя немного лучше, поэтому я их делаю. Раньше я никогда не делал ничего подобного, даже не думал об этом.

Ненастоящая мама смотрит на пол, и я знаю, что она заметила грязь, которую я развел. Надеюсь, она накричит на меня. Не знаю, почему, но мне очень хочется ее разозлить.

– Enlève tes chaussures, Sam[18]. – Она нагибается и развязывает мне шнурки. Я пялюсь ей в затылок и думаю, сколько мне, по ее мнению, лет. Четыре?

Я позволяю ей снять ботинки с моих ног. Ненастоящая мама притворяется, что не замечает в них мыла. Когда она поднимает глаза, я вижу слезы в ее зеленых глазах. Она моргает и пытается выдавить улыбку, но я знаю, что на самом деле ей хочется плакать. Из-за этого мне становится плохо. Очень плохо. Без лишних слов я следую за ней на кухню. Она нарезает остатки багета и кладет их в корзину для хлеба. Затем она достает миску с тертой морковкой и кладет ее тоже на стол.

– Assis-toi.

Я делаю, как велено, и сажусь за стол. Она садится рядом, и мы вместе едим хлеб и морковку. Я собираю остатки еды хлебом, прямо как она. Больше мне не хочется вести себя мерзко. Затем она кладет на пустые тарелки мясо с картошкой. На десерт сегодня яблочный пирог, кусочки яблока на верхушке нарезаны очень ровно и тонко.

– Viens, – говорит она после обеда.

Я иду за ней в гостиную, самую ужасную комнату в этой квартире, с этим золотым двухместным диваном посреди комнаты и огромными деревянными стульями по бокам от него. В ней нет телевизора, только книги в стеклянном шкафу.

Ненастоящая мама достает одну из них и садится на диван, похлопывая рядом с собой.

Я сажусь возле нее, но только потому, что мне ее жаль. Но все-таки не слишком жаль – она могла бы отправить меня обратно в Америку, если бы захотела. Она открывает книгу и начинает читать вслух. Я не понимаю ни слова, и начинаю придумывать, как я даю Заку письмо, чтобы он отправил его Маме.

Глава 69 Сара

Париж, 14 сентября 1953 года

Где это видано, чтобы девятилетний ребенок засыпал в час дня? Сара наблюдает, как постепенно закрываются глаза Сэма, пока она читает ему. Ей приходится разбудить его, чтобы снова отвести в школу.

Все потому, что он плохо спит по ночам. Сара слышит, как он плачет и иногда даже кричит во сне. Выкрикивает резкие и злые фразы на английском, которые она не понимает. Днем он постоянно клюет носом; Сара находит его свернувшегося калачиком на кровати посреди дня. Иногда он затихает, чтобы придумать какую-нибудь пакость, чтобы разозлить их. Еще его ноги. Все, что он держит внутри себя, проявляется на его раздраженной коже, покрытой язвами.

Сколько еще она будет все это терпеть? Давид говорит ей быть сильной, держаться, но, кажется, они скорее жестокие, чем сильные.

По пути обратно в школу Сэм идет на несколько шагов обгоняя ее, и она проклинает Шарлотту Бошам у себя в голове. Как она могла не разговаривать на французском с бедным ребенком? Сара никак не может понять этого. Единственное возможное объяснение – Шарлотта, должно быть, женщина без принципов, которая только и рада была сбежать из Франции и забыть свою историю, даже свою семью.

– Привет, Сэм! – к ним подбегает мальчишка с копной кудрявых волос, он широко улыбается.

– Привет, Зак!