Пока подружка в коме

Пэм пересыпает из ладони в ладонь горсть бриллиантов. Время от времени мелкие искорки проскальзывают между ее пальцев и падают на асфальт с таким звуком, словно сработал затвор фотоаппарата. Пэм начинает выкладывать камешки на крыло машины, один за другим.

— Капля, восходящее солнце, искорка, маркиза, багет — это все мои маленькие дружочки, — Пэм подозрительно смотрит на меня. — Джаред, признавайся честно — это ты? Это нам не после наркотиков чудится?

— Настоящий я, настоящий. Я, как кошмар, как контрольная по биологии, буду преследовать вас.

— Ой, блин! — вырывается у Гамильтона.

— «Ой, блин», говоришь? Я воскресаю из мертвых, и все, что ты мне можешь сказать, это «ой, блин»?

— Джаред, не гони волну, — возражает Гамильтон. — Не ты ли, помню, заставил четырнадцать душ впервые в жизни попробовать травки в тот вечер, когда умер Элвис?

— Указание на чужие пороки еще не делает самого тебя праведником.

— Чего-чего? — переспрашивает Пэм.

— Да ты-то всерьез все не воспринимай! — огрызается Гамильтон. — Понимаешь, Памела, у этого парня всегда было худо с чувством юмора. Как у всех быков-осеменителей. Ты вдумайся, что только наш Джаред мелет.

— А ты на меня не наезжай! Умник выискался. Забыл, кто сегодня сейф сумел подломить?

— Ну ударь, ударь же меня…

— Эй, ребята, кончайте валять дурака. Хотите, я вам покажу фокус, достойный настоящего, искреннего «ой, блин»?

— Давай, валяй, — кивает Гамильтон.

— Отлично.

Я подхожу к ним и кладу руки обоим на головы.

— Надо же, дотронулся! Джаред, это и есть твое чудо? Ну, тогда я…

Неожиданно Пэм перестает верещать, сжимает ладонями лицо и начинает осматривать себя. А Гамильтон зажимает уши руками и падает на колени.

— Нет, нет… О Господи, Джаред, это… это по-настоящему?

— Все по-настоящему.

Оба молчат. Гамильтон проползает пару шагов по асфальту и ложится ничком, изучая пыль перед своим носом.

Пэм начинает реветь. Подбежав к Гамильтону, она хватает его за плечи, пытается поднять. Гамильтон выглядит одновременно потерянным и нашедшим что-то важное.

— Это то, что я думаю? — уточняет он.

— Именно оно.

Он стонет.

— Ты хочешь сказать, что мы — вылечились!

— Да. У вас больше нет наркотической зависимости. Никаких ломок, срывов, ничего.

Они пытаются обнять меня, но, как это получилось и у Лайнуса, их руки лишь встречаются друг с другом. Потом они делают разминочку для застоявшихся мышц и принимаются бегать по парковке, глядя в целлофановое небо.

— Это чудо! Я могу думать! Я свободна, я свободна! Я не была такой свободной… никогда! Шесть жен короля Генриха Восьмого! Числа Фибоначчи! Как приготовить белый соус без комочков!…

— Я свободен! — вторит ей Гамильтон. — Моя голова чиста изнутри, как озеро! Водород, гелий, литий, бериллий, бор, углерод; август шестьдесят девятого — ведущий ток-шоу Мерв Гриффин запускает в прямом эфире на CBS свою полуночную передачу, пытаясь переплюнуть Джонни Карсона. На первую программу приглашены Вуди Аллен и Хедди Ламар. Заявленный в анонсе многоборец Джо Намат не явился в студию…

— Гамильтон, ты посмотри вокруг!

— Всё…

— Да…

Оба молчат, вид у них понурый, словно у детей, обнаруживших, что лучший друг обманул их. Чтобы присесть на откинутый задний борт пикапа, они смахивают с него вместе с пылью россыпь алмазов.

— Ну вот… вот и мы, — говорит Пэм.

— Выздоровевшие, — говорит Гамильтон. — И ширнуться меня совершенно не тянет. А тебя?

— Нет. — Пэм качает головой. — Мне нравится снова быть самой собой.

Где-то над нами кричит чайка, они поднимают головы.

— По крайней мере, птицы еще остались, — замечает Пэм.

— Людей нет.

— Людей нет. Конец света. Так, Джаред?

— Похоже на то.

— Но ты — настоящий, да?

— Да.

Там, где всегда было шумно — люди, машины, — висит тишина.

— Значит, это и есть жизнь. Вот это все, я имею в виду.

— Ну, в основном, да.

Гамильтон и Пэм берутся за руки. Пэм обращается ко мне:

— Джаред, что нам теперь делать? Эта тишина — она навсегда? Здесь так тихо, так пусто. Слушай, ты же привидение, ты все знаешь.

— Ваш разум сейчас свеж и нежен, как у птенцов. Идите домой. Радуйтесь обретенной свободе. Примите горячую ванну. Подумайте. Зачем-то вам было даровано право на существование. А я — я еще к вам загляну.

С этими словами я исчезаю.

30. Все такое новое

Ричард с детства был моим лучшим другом, хотя, когда мы подросли, наши пути разошлись. Пожалуй, по нему я скучал больше всего — когда умер. Сейчас я даже не знаю толком, как себя вести при встрече с ним. Да еще эти ограничения: не могу я открывать живым больше дозволенного, так что поговорить по душам, как хотелось бы, нельзя.

Ричард тащится по Рэббит-лейн с ружьем в руках. Я спускаюсь ему навстречу.

— Привет, Джаред. Спасибо, что Карен ноги вылечил. Просто здорово получилось.

— Я мог и рад был это сделать.

— Мы вернулись домой и целый час играли в «ножички» на лужайке. Для нее словно новая жизнь началась. С освещением универсама — это ты тоже хорошо придумал.

— Ты зачем-то льстишь мне без зазрения совести. Куда идешь-то?