Пока подружка в коме

— Да вот прогуляться решил, пока солнце не село, — хочу на Маунт Бейкер посмотреть. А погода какая — просто класс! Даром что декабрь, а тепло, как в июне. Впрочем, не удивлюсь, если через пару минут метель начнется. С погодой в последнее время черт знает что творится.

— Да уж, наслышан, — говорю я, двигаясь рядом с Ричардом.

— Слушай, Джаред, а ты еще был жив, когда началось извержение вулкана Сент-Хелен?

— Нет. Упустил.

— Ну да, точно. Красиво было! А ты, значит, упустил и «новую волну», и альтернативный рок, и рэп, и хип-хоп. Шмотки стали уморительные носить. Зато в смысле машин — тут уж прогресс так прогресс.

— Между прочим, я не все, что тут у вас происходило, упустил. Не веришь? Хочешь, «лунную походку» изображу?

— Ты? Давай-давай, этого я пропустить не могу.

— Смотри.

Я по-джексоновски крадусь по дороге, а Ричард при этом надрывается от хохота. Я удивляюсь:

— Что-то не так?

— Да нет же, наоборот. Даже слишком хорошо.

— Ну ладно. А ты умеешь?

— Ой, нет, только не это.

Я опять подплываю поближе:

— Вот видишь? Я, оказывается, не так уж отстал от вашей жизни.

Мы идем дальше.

— Твою мать! — вырывается у меня. — Во что район превратился! Грязь, бардак, а?

— Самое трудное — привыкнуть к тишине. Вплоть до этой чумы, или как там ее, все улицы в окрестностях выглядели практически так же, как в тот год, когда ты умер. А теперь…

Мы проходим мимо поваленных деревьев, заросших вьюнком заборов. Вместо некоторых домов — обгорелые пни фундаментов. Вот птица — сидит на грудной клетке очередного скелета. Трещины в асфальте. Машины стоят как попало.

Собачий скелет, выбеленный солнцем и кислотными дождями.

— Пинбол, мир его праху. Доберман Вильямсов. Он бросился на Венди, но Гамильтон успел его пристрелить. Жаль пса. Он ведь не виноват, просто озверел от голода.

— Грустная история.

— Слушай, Джаред, рассказал бы ты мне кое о чем. Тогда, в семьдесят девятом, как все происходило для тебя? Я всегда хотел узнать, например, было ли тебе страшно ближе к концу, когда ты уже явно умирал там, в больнице. Ты выглядел таким спокойным, даже в последние дни, когда тебя со всех сторон подключили к каким-то аппаратам, благодаря которым ты только и мог дышать.

— Страшно ли мне было? Да до усёру. Не хотел я помирать! Я хотел пожить, увидеть будущее — что станется с людьми, которых я знал. Я хотел увидеть плоды прогресса — электромобили, контроль над загрязнением окружающей среды, новый альбом «Talking Heads»… Потом у меня выпали волосы, и я понял, что перешел черту. Пришлось просто держаться, чтобы не доводить родителей. Им и так паршиво пришлось.

Ричард мыслями где-то далеко.

— Ты часто думаешь о смерти? — спрашиваю я его.

— Часто ли? Да я о ней только и думаю. А как иначе-то? Ты посмотри вокруг.

— И что ты надумал?

— Смерть не так пугает меня. Я ведь уже могу себе представить, что после смерти встречусь со всеми, кого знал раньше, — куда бы они ни попали после того, что случилось. Но будь я на твоем месте тогда, в школьные годы, — не знаю, удалось бы мне держаться так достойно, как ты. Кто знает, я, может быть, выл бы, орал, вымаливал еще хоть чуточку времени, пусть даже на этой старой посудине — на планете, где нас угораздило родиться и жить.

— Нравится тебе здесь?

— Нет. Но я при этом жив.

— Этого достаточно — быть живым?

— Это то, что у меня есть.

— Ричард, скажи мне честно… Только честно, потому что по-другому нельзя: я ведь как-никак посланец небес.

— Заметано.

— Я и Карен — мы были для тебя предлогом, чтобы не жить своей собственной жизнью? Ты ведь выключился из жизни, совсем.

Вопрос оказывается явно болезненным, но Ричард, выждав паузу, берет себя в руки, и на его лице появляется выражение: «В конце концов, почему бы и нет».

— Да, это так. Я действительно самоустранился. Но при этом оставался законопослушным гражданином: выносил мешок с мусором к приезду машины каждый вторник, принимал участие в выборах, ходил на работу…

— В глубине души ты ощущал пустоту такой жизни?

— Было дело. Но — самую малость Ну что, доволен ответом?

— Перестань. Пойми, это нужно. Мне нужно понять, какие вы все.

— Учти, я перестал самоустраняться с тех пор, как Карен проснулась.

— Да, это верно.

— А обязательно об этом, Джаред? Давай обсудим кого-нибудь еще: соседей, друзей, знакомых.

— Всех, кто тут есть, я сегодня уже видел, со всеми поговорил. Ты последний. Самый лакомый кусочек я приберег на закуску, самого старого друга.

— Я польщен. Какая честь!

Мы идем дальше, доходим до Сент-Джеймс-плейс и приближаемся к бывшему моему дому — неказистой хибаре в полтора этажа, небесно-голубого цвета. По правую руку — следы пожара. Сгорел дом соседей. Пепел и угли совсем свежие.

— Пожар был недели три назад, — говорит Ричард и добавляет: — Молния.

Мы останавливаемся перед калиткой.

— Ну вот, Джаред. Твой дом. Зайти не хочешь?

— А можно? Я в том смысле, что я-то хочу, но вот… если ты пойдешь со мной. Что-то мне боязно одному…

— Что? Ты же призрак, чего тебе мертвецов-то бояться?

— Ну, вот так получилось. Неправильное я какое-то привидение в этом смысле.