Пока подружка в коме

— Тепло-то как стало, — объявляет он всем. — А ну — марш все на барбекю!

Через пару минут установлена большая круглая шашлычница, горят сбрызнутые специальной жидкостью угли. У всех поднимается настроение.

Темное небо на глазах теплеет, приобретая температуру только что выключенного ксерокса. Ветер дует все сильнее, будто из какого-то невидимого фена. Он, однако, беззвучен, точно теплая река обтекает тело; усиленное звучание луны. Лето посреди зимы.

Мои старые друзья сидят во дворике, пекут сладкую вату и шутят. Две недели прошли, и все ждут меня.

Зрение Лайнуса быстро восстанавливается; вот Ричард требует от него назвать, сколько пальцев ему показывает. Карен порхает туда-сюда, подавая всем напитки, все не нарадуясь своим ногам (этакая Ширли Маклейн в «Нежной Ирме»[29]), Гамильтон и Пэм молча сидят рядом друг с другом. Их лица расслаблены, с них исчезли морщинки. Они умиротворенно, как малые дети, слушают болтовню остальных. Венди помогает Лайнусу — следит, чтобы тот не подпалил свой шампур с шашлыком. О том, что она беременна от меня, она пока никому не рассказывала. Меган сидит в линялом шезлонге и, светясь, смотрит, как Джейн лопочет и гулит, — Джейн все еще очарована обретенным зрением и за две прошедшие недели ни разу не плакала. Ричард с шампуром-трезубцем в руке просто радуется тому, что его друзьям так хорошо.

— По-моему, что-то горит, — принюхавшись, говорит Лайнус. — Углеродом пахнет.

— Ой, как здорово, — вздыхает Пэм и вдруг восклицает: — Эй ты, Нептун хренов, жарь уже наконец!

Я смотрю на них сверху, издалека. На многие сотни миль вокруг них шашлычница — единственная светящаяся точка, если не считать зарева над языками лавы на склонах вулкана да небольшого лесного пожара к северу от Сиэтла. Обернувшись звездой, я все увеличиваюсь в размерах; наконец Меган замечает меня и говорит:

— Смотрите-ка! Спорим, это Джаред?

Через пару секунд я уже в их дворике; Меган улыбается и, показывая в мою сторону, говорит дочери:

— Эй, Дженни, поздоровайся с Джаредом.

Джейн что-то щебечет, совсем как птичка.

— Эй, Джаред, а ты есть можешь? — спрашивает Карен. — Есть сахарная вата. Залежалая немножко, но все равно вкусно.

— Нет, Кари, спасибо. Что касается еды, то я — пас.

— Тогда станцуем?

Карен вальсирует по двору, ее платье трепещет на ветру, глаза сверкают. Она так счастлива, так влюблена в этот мир!

— Может, лимонаду тяпнешь? — предлагает Гамильтон. — Ням-ням. Порошковый, конечно, но лимоном от него разит, как от свежего.

— Нет-нет, Гамильтон, спасибо, но это тоже не по моей части.

Я отодвигаю миску с чипсами и присаживаюсь на старый пень, который отец Карен использовал в качестве разделочной колоды. Лайнус, еще не полностью прозревший, поднимает бокал и, взмахнув рукой примерно в моем направлении, говорит:

— Тост за Джареда!

Все радостно присоединяются к нему.

— За нашего чудодея!

Я аж краснею от смущения. Венди, принарядившаяся по случаю, самозабвенно кричит:

— Джаре-е-ед, приве-е-е-ет!

— Здорово, Венди. Отлично выглядишь.

Пауза, все молчат. Всё как раньше, как тогда, когда мы жгли костры на пляже Эмблсайд. И тогда, и сейчас огонь, угли оказывают на нас гипнотическое воздействие, призывают к молчанию.

— Ладно, ребята, теперь мне нужно поговорить с вами со всеми, — говорю я, и ко мне оборачиваются семь пар глаз (восемь — потому что ведь Джейн, да и Лайнус теперь все видят). — Так что вы уж меня послушайте.

Чуть слышно потрескивает костер — это вспыхивают летящие на огонь насекомые-камикадзе.

— Разговор будет нелегкий. Мне вообще тяжело говорить об этом. Касается же это всех вас.

— Всех? — переспрашивает Карен.

— Да. Всех вас. И даже если мне и дано теперь умение говорить более складно, чем при жизни, это вовсе не значит, что мне от этого легче. Так что прошу отнестись с пониманием, вот. А говорить я собираюсь о вашей жизни, о том, как изменить ее, и вас самих. О том, как делать выбор и принимать решения.

32. Суперсила

— Вы всё спрашивали, почему именно вам восьмерым было уготовано остаться в живых и наблюдать конец света. Объясняю: это потому, что всем вам дан особый дар. Огромный, но непонятный.

— Непонятный — это ты точно подметил, — говорит Карен.

— Дар, говоришь? — Гамильтон явно не испытывает доверия к сказанному мной.

— Ну да. Поймите: вам было дано увидеть, как пойдет ваша жизнь, если мира вокруг не станет.

Молчание. Все напряженно кусают губы.

— Это как в кино под Рождество, — говорит Пэм. — То, которое показывают из года в год в конце декабря. К восемнадцатому разу ты уже вынашиваешь его, как старую шмотку. Зато теперь ты в курсе, каким был бы мир, если бы тебя в нем не было.

— В чем-то ты права, — киваю я. — Только наоборот. Я ведь за вашей компанией присматриваю с того дня, как Карен очнулась. И слежу я за вами для того, чтобы понять, насколько другими вы стали в отсутствие внешнего мира.